Владимир Зёрнов - Записки русского интеллигента

Возвратившись из канцелярии в главный корпус вместе с и[сполняющему] д[олжность] ректора – профессором И. А. Чуевским и полицмейстером, мы нашли в швейцарской 6 студентов II-го курса: Комарова В., Лебедева В., Шапиевского В., Беляева Н., Прозорова П., Краузе Н. и двух студентов I-го курса: Васильева Н. и Разумовского В. Все 6 студентов II-го курса были у меня на лекции и в виду того, что лекция была прервана, собрались уходить. Студенты же I курса занимались в соседней со швейцарской лаборатории профессора А. Я. Гордягина. Об этом мною также было заявлено г[осподину] полицмейстеру» (ГАСО, ф. 393, оп. 1, д. 151, л. 18об.–19об.).

Перипетии, связанные с арестом и последующим освобождением Н. П. Дьяконова, весьма ярко показаны в воспоминаниях бывшего в 1917 году начальником саратовской милиции А. А. Минха.

«Узнав об этом, – писал он, – я немедленно приказал отпереть кабинет и, войдя туда, увидал перепуганного околоточного, забившегося в угол, и спокойно сидевшего за столом головы Дьяконова, а у двери сидевшего с револьвером в руках (именно в руках, а не в руке) – гражданина солдата. […]

Не только я, но и все жители города хорошо знали Н. П. Дьяконова как глубоко честного, мягкого, справедливого и, я бы сказал, по-своему демократичного полицмейстера.

Он был удивлён, за что и почему его арестовали, так как, по его словам, вся администрация давно приготовилась „к неизбежному“ и не помышляла оказывать какое-либо сопротивление.

[…] через два дня после ареста полицмейстера, – вспоминал далее Минх, – стали поступать в Губкомитет ходатайства от различных общественных групп, от рабочих, от Союза саратовцев-евреев и т. д. с просьбой об освобождении полицмейстера. Обращались и ко мне как к начальнику милиции с просьбой „похлопотать“, я, собрав все эти ходатайства, подал заявление в Губкомитет, в котором просил отпустить на поруки, как начальник милиции, бывшего полицмейстера. Это ходатайство обсуждалось неумно и всё-таки не было решено, а когда я, потеряв терпение, пришёл на одно из заседаний и положил перед председателем комитета приказ об отдаче бывшего полицмейстера Н. П. Дьяконова мне на поруки с обязательством в трёхдневный срок выехать ему из города Саратова, то таковое и было немедленно подписано. Полицмейстер был мной тотчас же освобождён, а следом пришло распоряжение из Петербурга об освобождении губернатора и вице-губернатора, которые тотчас же уехали из города» (Рейли Д. «Заложник пролетариата».

Отрывки из воспоминаний А. А. Минха. Саратов, 2001. С. 25, 30).

Монгольфье [Montgolfier], французские изобретатели воздушного шара, братья: Жозеф (1740–1810) и Этьенн (1745–1799). В 1783 году они построили воздушный шар, наполненный горячим дымом; первый полёт с людьми состоялся 21 ноября 1783 года в Париже.

У автора – «Рекомендация и конкурс на кафедру Московского университета».

Неточность; кафедру физики в Новороссийском (Одесском) университете Борис Вячеславович [у автора ошибочно указаны инициалы – Б. С.] Станкевич (1860–1924) возглавлял с 1908 года вплоть до своего назначения в 1911 году распоряжением министра Кассо на должность профессора физики в Московский университет. Профессорскую же должность в Варшавском университете он занимал с 1891 по 1902 год.

Имеется в виду отставка 131 профессора и преподавателя Московского университета в знак протеста против опубликования и введения в действие постановления Совета министров «О недопущении в стенах высших учебных заведений студенческих собраний и вменение в обязанность полицейским чинам принимать быстрые и решительные меры против них» (История Московского университета: В 2 т. М., Т. I. 1955. С. 376).

Кафедру Московского университета профессор Б. В. Станкевич оставил в 1917 году по собственному желанию, ещё до появления в мае 1917 года известного циркуляра министра народного просвещения Временного правительства А. А. Мануйлова об увольнении с профессорских должностей всех лиц, назначенных после 27 августа 1905 года без представлений факультетов и советов университетов (см.: Предводителев А. С. Годы упадка (1911–1917) // Учён. зап. МГУ. Юбил. сер. Вып. LII. Физика. М., 1940. С. 172).

Профессорскую кафедру и заведывание лабораторией органической и аналитической химии в Московском университете В. В. Челинцев освободил вернувшемуся из Петрограда Н. Д. Зелинскому 14 марта 1917 года, так же как и Станкевич, добровольно, не дожидаясь министерского циркуляра. С 24 апреля 1917 по 1 июля 1918 года в качестве приват-доцента он продолжал трудиться в Москове, после чего вновь был назначен на должность профессора по кафедре органической, неорганической и физической химии, а в 1921 году – заведующим кафедрой органической химии Саратовского университета.

В письме декана физико-математического факультета Московского университета профессора Л. К. Лахтина от 28 февраля 1914 года сообщалось: «В виду поступившего от профессора Б. С. Станкевича заявления о его желании рекомендовать Вас Факультету в качестве кандидата на вакантную ныне профессуру по кафедре физики, покорнейше прошу Вас о присылке письменного заявления, будете ли Вы согласны на баллотировку на вышеназванную должность. В случае согласия благоволите прислать Ваше жизнеописание и список учёных трудов или самые труды.

Ответ Ваш желательно было бы получить к следующему заседанию Факультета, которое будет иметь место 12 марта» (Коллекция В. А. Соломонова).

Почётным членом Саратовского университета Д. Н. Зёрнов был избран 31 мая 1914 года.

Впервые реальная возможность занять кафедру в Московском университете у В. Д. Зёрнова появилась ещё в 1912 году, когда в личной беседе с Д. Н. Зёрновым министр Кассо вдруг неожиданно выразил сожаление о том, что его сын не имеет докторской степени, а является лишь магистром. В противном случае он перевёл бы его своей властью в Москву. У Д. Н. Зёрнова подобное замечание министра, которого иначе как «проклятым цыганом» он не называл, особого восторга не вызвало. В письме сыну от 3 июня 1912 года, касаясь сути своего разговора с Кассо, он недвусмысленно советовал ему не обольщаться данной перспективой: «…перевод в Москву наподобие Челинцева едва ли был бы тебе приятен, да и кафедра-то свободная по теоретической физике, которую ты не возьмёшь. Компания же с Соколовым и Станкевичем едва ли приятна. […] Конечно, перевод в Москву для нас [с] мамой был бы желателен и приятен, но для тебя, при настоящих обстоятельствах, едва ли удобен» (Коллекция В. А. Соломонова).

Отказаться от аналогичного предложения Д. Н. Зёрнов посоветовал сыну и в 1914 году. В письме от 14 января 1914 года он писал ему: «…всё дело становится в зависимость от Станкевича, который, вероятно, идёт навстречу, чтобы досадить Соколову, выдвигающему Яковлева. Таким образом, дело о переходе твоём обставляется неприятными обстоятельствами и, кажется, лучше оставить это, хотя на время и тем более, что пребывание в Саратове тебе, по-видимому, не так уж противно. Что же касается меня, то есть моего одиночества, то, разумеется, оно не может быть решающим моментом. […] Можно будет сказать Лахтину, что в настоящее время ты, во-первых, считаешь более удобным работать на диссертацию в Саратовской лаборатории, а, во-вторых, боишься попасть между Соколовым и Станкевичем, которые ссорятся» (Коллекция В. А. Соломонова).