Владимир Рекшан - Ленинградское время, или Исчезающий город

Последний период советского государства породил большое количество персонажей вроде Вовы Сорокина. Потом время резко изменилось. То, что первоначально казалось частью богемного карнавала, для многих обернулось болезнью. С Владимиром я периодически встречался. Он выглядел неважно. Но напоследок подарил мне историю, в которой скрыт особый философский смысл. Она имеет отношение уже к петербургским временам, но корнями уходит в советский Ленинград.

Как-то в начале нулевых Вова вышел на улицу имени поэта Маяковского и направился в сторону улицы имени поэта Жуковского. Рядом семенила афганская борзая Сорокина, которая то писала под пыльными деревцами, то какала. У стены напротив обписанного борзой деревца стоял низенький господин в темных очках. На господине был летний костюм хорошего покроя и мокасины. Несколько пообтертая шевелюра что-то такое Сорокину говорила. Он вспомнил о клубе «Ливерпуль», находившемся через дом на углу, и картинку над входом – копию обложки с раннего альбома Beatles. «Ну да, – мрачно подумал бывший бойфренд, – опять битломан-фанатик отирается». Сорокин еще не пил даже пива, и душа томилась в сомнении. Проходя мимо господина, Сорокин хлопнул стоявшего по плечу и с веселой угрозой проговорил:

– Под Ринго Старра канаешь, битломан хренов!

Битломан лишь застенчиво улыбнулся.

Свернув за угол на улицу имени поэта Жуковского, Вова обнаружил возбужденную группу мужчин и женщин, несколько телекамер и «мерседесов».

– Мать! – воскликнул он. – Это же Ринго Старр и есть!

Действительно, Ринго приехал в Санкт-Петербург с группой All Stars и вечером давал концерт в «Октябрьском». Бедный битл оторвался от толпы промоутеров и телевизионщиков, чтобы перед пресс-конференцией без присмотра посмотреть на Россию, но его и здесь подловили.

Каждой эпохе соответствует свой тип молодого горожанина. Начало 80-х годов в советском Ленинграде породило образ интеллектуала-весельчака, бражника, компанейского парня. Хотел бы я вспомнить еще одного человека. Он тоже покинул этот мир. Надеюсь, его родственники не обидятся.

С Колей Ставицким мы учились вместе с пятого по восьмой класс. Наши пути пересекались и после: университет, занятия спортом, кафе «Сайгон». Лет через тридцать после школы сидим мы как-то на скамеечке весенним солнечным днем, загораем.

– Как обидно сложилась жизнь, – жалуется приятель. – Два высших образования. А дома не уважают. Поскольку денег везде платят мало. А как она, жизнь, начиналась! Я же был в школе круглым отличником.

Я вспоминаю и удивляюсь:

– Послушай, мы же в одном классе учились. У тебя же троек до фига было!

Коля замолкает, чешет затылок, машет рукой и отвечает:

– Ну, неважно.

Так и мифы Древней Греции складывались, песнь о Нибелунгах, о вещем Олеге, о «мальчике из Уржума». Куда ни посмотришь – кругом сплошная мифология…

Много лет Николай работал патологоанатомом. Встречались мы в «Сайгоне», пили кофе, и рассказывал Коля истории удивительные.

История классическая. Если давно-давно не звонил приятель, а тут он проявился – жди венерического заболевания.

– Я им говорю, – жаловался одноклассник, – у меня специальность другая. Идите к специалисту, вам антибиотиков вколют сколько надо. Не идут! Просят участия. А я – специалист по трупам! Патологоанатом!

Однажды позвонил Коле один наш общий знакомый и стал требовать встречи. Коля сперва отнекивался. Но знакомый поведал жуткую историю. Будто бы его знакомых девушек-студенток одолел с небольшой разницей во времени один жгучий и нечистоплотный молдаванин. И вот теперь девушки-студентки подозревают у себя сифилис и готовы совершить акт коллективного самоубийства…

Одним словом, уговорили патологоанатома произвести осмотр. Коля должен был подойти к Аничкову мосту и ждать подружек с журналом «Огонек» в руке возле того коня Клодта, у которого в промежности Наполеон. Патологоанатом пришел в назначенный час. Пришли и сифилитички. Они препроводили доктора по трупам в страшного вида коммунальную трущобу. Доктор помыл руки, надел белый халат и предложил пациенткам раздеться. Пока те стыдливо разоблачались, Коля пытался вспомнить картинки из учебника с сифилитической сыпью. Но сыпи на студентках не обнаружилось.

Тут-то и началась радостная гулянка, чуть не закончившаяся для Коли эпизодом любви. Любовь – это тоже венерическое заболевание.

Осенью в 1982 году умер Леонид Брежнев. В назначенный час на некоторое время под радиогудки должно было остановиться всякое производство, кроме, пожалуй, мартеновских печей и космических полетов.

В прозекторской у Николая имелось радио, служившее информационно-музыкальным фоном. Как раз когда радио загудело, патологоанатом и прозектор, пожилая сердитая тетка, разделывали очередное тело. Тетка, услышав гудки, отложила скальпель и встала над вскрытым покойником. Николай помялся, помялся и тоже встал по стойке смирно. Чтобы не донесли куда следует и не заподозрили в неблагонадежности.

Когда скончался генеральный секретарь ЦК КПСС (расшифровываю для молодежи: генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Леонид Брежнев), население традиционно для страны встревожилось. Все уже привыкли к этому незлобивому правителю. А смена государя неизвестно к чему еще могла привести.

Генсека не стало, Рок-клуб был создан. Никто не знал, что эти явления взаимосвязаны.

Про Брежнева я больше рассказывать не стану, а про Ленинградский рок-клуб обязательно продолжу.

Наташа Веселова, молодая женщина-театрал неземной красоты, поступившая служить в Дом народного творчества, предложила мне придумать какой-нибудь семинар для рок-клубовской молодежи. Ты, мол, литератор. Давай организуем что-нибудь литературное. Я и придумал поэтический семинар. Семинаром по рок-поэзии я руководил с 1983 по 1988 год. И получал во время учебного года по сорок рублей в месяц. У меня даже в трудовой книжке имеется уникальная запись. Да и по мере оживления рок-клубовского бытия у группы «Санкт-Петербург» появился стимул восстановиться для какого-то более внятного публичного представления.

Понятно, что про себя вспоминать и проще, и приятней. Многое можно исказить, представляясь в лучшем свете. Но самолюбование может обернуться и потерей читателя. В конце-то концов, ленинградская рок-музыка до определенного времени оставалась продуктом регионального значения. Следует воссоздать какие-то детали из жизни более широких народных ленинградских масс.

Про социалистический дефицит я вспоминал, про него много написано. Модную одежду «доставали». Имелся такой специфический термин. Практически все старались, накопив денег, «достать» финский или югославский костюм. Это я про мужчин. А женщины «доставали» сапоги на платформе. Благосостояние ленинградцев, хотя и медленно, но росло. Социализм вступил в стадию относительной зрелости. Однако рост денежной массы опережал объем товаров народного потребления. Возникла целая классовая прослойка, ведущая капиталистический образ жизни: одни шили на дому джинсы, другие доставали дефициты и перепродавали трудящимся. У буржуазной прослойки скапливались довольно большие суммы… Но не стоит забираться в область политической экономии капитализма. В советское время все ее изучали в высших учебных заведениях, но без включенного интереса. А зря…