Владимир Рекшан - Ленинградское время, или Исчезающий город

Хождение на субботние клубные концерты стало привычкой. Года до 84-го концерты там проходили без особого ажиотажа. Хотя ощущение того, что назревает нечто особенное, было. Рок-музыка – это своеобразный городской фольклор. А русская рок-музыка – это вовсе не музыка, а литература. За те десятилетия, что на русской земле ее играют, не было сыграно ни единой оригинальной ноты. Так или иначе – это все кальки западных стилей, которые сюда проникали и проникают. Но соединение их музыки с нашим домотканым смыслом, со своей поэзией, литературой сделало русскую музыку таким значимым для культуры и истории явлением. И тут Ленинград занимает особое место.

Спасибо офицерам госбезопасности, создавшим рок-клуб в Доме народного творчества на улице Рубинштейна в доме 13. Эти офицеры хотели приглядывать за молодежью, а фактически создали штаб революции, своеобразный музыкальный Смольный. В этот Смольный и поехали таланты со всей страны. Кинчев, Шевчук, Бутусов, Башлачёв, десятки и десятки менее известных. Когда в 1985 году с появлением на кремлевско-партийном троне генсека Горбачева в стране началась движуха, названная Перестройкой, то развитие нашей музыки совпало с развитием страны. В определенном смысле ленинградский, русский рок вообще стал тем тараном, с помощью которого крушились застойные стены однопартийного государства… Результаты той движухи, конечно, вызывают сомнения, но это тема для особого разговора.

Говоря о Ленинградском рок-клубе, невозможно не вспомнить Цоя. Весной 1982 года, когда я пришел в рок-клуб на концерт, о будущих потрясениях и речи не шло. Зал Дома народного творчества предназначался для театральных постановок, поэтому клубные концерты отличались отвратительным звуком. Хотя качество аппаратуры постепенно улучшалось, но звук оставался стабильно мерзким. Половину концертов народ проводил в буфете, где продавали пиво, кофе и мелкую закуску. Я обычно приходил на Рубинштейна, чтобы встретить знакомых и поболтать, ощущая собственную причастность к определенной социальной группе. Постоянно возникали новые люди, а если планируешь продолжать сценическую деятельность, держи нос по ветру. Никого не встретив в буфете, я отправился в зал и сел в партере. Объявили дебютантов: «Группа „Кино“!» Несколько человек в зале вяло захлопали в ладоши. На сцене появился сухопарый монгол в рубахе с жабо, сделал сердитое лицо и заголосил. Монгол оказался Цоем. Рядом с ним на тонких ножках дергался и бегал по сцене в носках славянин. И оказался он Рыбиным, «Рыбой». Откуда-то из-под сцены периодически вылезал БГ с большим тактовым барабаном и исчезал обратно.

«И что они этим хотели сказать?» – несколько надменно подумал я, забыв, что и сам двенадцать лет назад носился по университетским подмосткам босиком.

Скоро славянина Рыбу от ансамбля отстранили и тот, наконец, купил себе ботинки. Это я пошутил! Рыбин теперь вполне успешный кинопродюсер. Поскольку кино и сериалы у нас отвратительного качества, лучшим моментом жизни славянина, возможно, случился выход на рок-клубовскую сцену.

К моменту появления на сцене рок-клуба группа «Кино» уже имела записанный альбом. Вот просто напоминание, информация. И ничего личного.

Первый альбом «Кино» записывался в Доме пионеров Красногвардейского района, впоследствии студии «АнТроп». Студию нелегально собрал Андрей Тропилло из списанного оборудования различных организаций. Сразу после сведения аквариумовского «Треугольника», следуя рекомендации БГ, Андрей пригласил к себе начинающих музыкантов и приступил к работе над записью имевшегося у них материала. Так как группа на тот момент состояла всего из двух человек, Гребенщиков попросил помочь своих коллег по «Аквариуму» Всеволода Гаккеля (виолончель), Андрея Романова(флейта) и Михаила Файнштейна (бас-гитара). В связи с отсутствием барабанщика было решено использовать драм-машину, советский ритм-бокс «Электроника». Получившийся магнитоальбом содержал 13 песен, а назван был по общей продолжительности в минутах – «45».

Иногда я встречал Цоя на Невском. Точнее сказать, Цоя и его жену Марьяну. Виктор шел расслабленный, а Марьяна каждый раз ему что-то заговорщицки говорила. Возле «Сайгона» помню Каспаряна, Гурьянова, художника Тимура Новикова, неизвестных мне девушек. Подходит Цой, весь в черном, компания смеется и удаляется.

Играл «Санкт-Петербург» в одном концерте с «Кино» на фестивале рок-клуба в 1987 году во Дворце молодежи на Петроградской стороне. Этот фестиваль превратился в вакхическую вакханалию. Предощущение скорой победы. Многие сотни зрителей бродили вокруг Дворца молодежи счастливые и нетрезвые. Конечно, для рейтинга можно бы было что-то наврать о том, как мы с Витей беседовали за кулисами и я передавал ему тайны песенного мастерства. Но ничего такого не случилось. Как-то мы оказались в каком-то пространстве с окнами до потолка. Сидели, положив ноги на стол, сильно хмельные. Цой стучал по столу кулаком, а я выл дурным голосом не помню что и зачем.

Затем начался всесоюзный бум. Связан он с появлением «Кино» в фильме «Асса» и участием в судьбе группы московского продюсера Айзеншпица.

А затем Витя разбился. Хорошо помню – солнечный день. По центру прокатился неясный слух: «Цой! Что-то с Цоем!» Я дошел по Невскому до кафетерия, почти равного по популярности «Сайгону». Сразу за перекрестком с улицей Марата находился кондитерский магазин с махоньким кафетерием. Народ там всегда толпился. А в этот день особенно. Встречаю Толю Гуницкого. Тот мрачно курил.

– С Цоем что? – спрашиваю. – Говорят, в аварию попал. Сильно побился-то?

– Насмерть побился, – отвечает Джордж.

– В каком это смысле? – не понимаю я.

– В том смысле, что тело уже везут в Ленинград хоронить.

Мы отправились на Рубинштейна. Там толпился народ.

С Цоем, если не врать, я знаком был в большей степени визуально. В атмосфере рок-клубовского двора витало ощущение переломности момента. В мини-зале на первом этаже, где я проводил свои семинары по рок-поэзии, шла перманентная поминальная выпивка. Появлялись разные именитые люди, пролезала публика с улицы. Мы с Гуницким забурились на Рубинштейна основательно, после еле добрались до Богословского кладбища. На обратном пути, который я проделывал с больной головой, меня нагнала колонна молодежи в несколько сот человек. Они пели: «Группа крови на рукаве! Мой порядковый номер на рукаве!»

Смерть тоже претендует на величие. Цой ушел молодым. Молодыми ушли Леннон, Высоцкий, Иисус. Мужчины на взлете, в сексуально еще привлекательном состоянии. Именно вокруг таких создается культ. А Пола Маккартни, БГ или, допустим, автора данных строк могут лишь с почтением признавать за мудрецов…