Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И

«Я застал еще баронессу в полном расцвете ее редкой красоты. Хотя ей было уже около сорока лет и у нее были взрослые дети (от первого мужа, Глинки), она была еще совсем молода и, стоя рядом со своей двадцатилетней дочерью, казалась моложе ее. Известный портрет Репина (в Третьяковской галерее), где лицо спрятано за вуалью и безвкусный костюм той эпохи портит фигуру, не дает понятия о своем оригинале. К красоте присоединялись столь же редкий ум и широкое развитие, увлекавшее Варвару Ивановну к самым разнообразным сторонам культурной жизни» (П. Перцов. Литературные воспоминания. 1890–1902).

«Она была уже не молода, но красота ее не исчезла. Редко видела я женщин ее возраста, которые так замечательно сохранились бы, при этом почти не прибегая к искусственным мерам: баронесса не красилась, не подводила глаз, да ей это и не нужно было; ее глаза сохраняли блеск и огонь молодости, а черные брови необычайно подчеркивали властный характер лица. Она только скрывала свою седину – красила волосы, но делала это в Париже и у лучших мастеров, и очень искусно: оставляя белую прядь над правым виском так, что непосвященные не могли и представить себе, что волосы у нее крашеные.

Она была председательницей всевозможных обществ, стояла во главе общежития женского медицинского института, которое являлось делом ее рук, курсистки ее любили. Она же стояла во главе Общины св. Евгении, имевшей не только больницы, клиники, но и всякие подсобные предприятия, и на все у нее хватало времени. Жила она в особняке на Кирочной улице.

…Особняк баронессы подходил к ней и характером: элегантный, корректный, внутри обставленный со спокойной роскошью. Много картин и скульптур из Рима, где она жила в течение почти двадцати лет – муж ее был русским послом в Италии. Но как сама баронесса под безупречной внешностью светской дамы была исключительно деловой женщиной, практической и предусмотрительной, так и этот аристократический особняк скрывал в своем дворе большой доходный дом, с улицы незаметный.

В гостиной В. И. по ее приемным дням бывали министры, генералитет, академики – и тут же видные деятели литературы, искусства, сцены, но только такие, с именем которых не связывалось никакого скандала…Репутация В. И. была большой марки. Правда, в самых высших сферах на нее слегка косились, считая ее „красной“, но тем не менее у нее „бывали“, и по приемным дням вся улица перед ее домом была запружена „собственными“ экипажами.

…Когда наш общий друг, писательница М. В. Крестовская, тяжело заболела и должна была одна поехать за границу для серьезной операции, причем муж ее из-за дел не имел возможности сопровождать ее, а отправил с доктором и горничной, В. И., узнав, как Крестовская страдает от одиночества, приказала взять билет, поехала к ней и две самые страшные недели провела, не отходя от ее постели.

Все это делалось без разговоров, со светской улыбкой, при этом никаких благодарностей не допускалось, как будто иначе быть не могло.

Такова была эта на вид холодная, честолюбивая баронесса… Выдержка и благовоспитанность ее могли служить примером для любой великой княгини, а сердце ее говорило в неожиданные минуты» (Т. Щепкина-Куперник. Из воспоминаний).

«Бывал я еще у баронессы В. И. Икскуль. Она была великосветская дама, живо интересовавшаяся всем: литературой, искусством, политикой, церковными делами… Принимала она у себя самых разнообразных лиц. У нее бывали и великие князья, и министры, и партийные социалисты, Распутин и толстовцы, декаденты и сотрудники „Русского Богатства“… Ко мне она относилась очень хорошо. Не раз она выражала желание, чтобы я познакомился с Распутиным, но я категорически отказывался. Она отзывалась о нем без восхищения, а просто как о диковинке, которая ее забавляла. „Он вне условностей… Мы, здороваясь и прощаясь, – целуемся… – и добавляла с наивностью: В деревнях ведь все целуются…“

Жила она в прекрасной квартире на Кирочной улице. В одной из комнат, в углу, вместо иконы висел портрет Толстого, а под ним было прикреплено чучело огромной совы. Эта обстановка страшно смущала и даже пугала м. Елену, игуменью Красностокского монастыря, она ощущала присутствие нечистой силы и начинала творить „Иисусову молитву“.

В. И. умерла в эмиграции, в Париже. Перед смертью она исповедалась и причастилась. Я ее напутствовал» (Митрополит Евлогий. Путь моей жизни).

Историк, публицист, издатель и автор газеты «Кремль» (1897–1916), создатель учебников по всеобщей и русской истории для средней школы.

«Это был красавец-старик. Хорошего роста, широкоплечий, в девяносто лет прямей ствола, прямоносый, с косым пробором и кудрями Тургенева и его же прекрасным лбом, из-под которого – ледяные большие проницательные глаза, только на живое глядевшие оловянно.

…Иловайского в нашем доме, как и в его собственном, часто упрекали в черствости и даже жестокости. Нет, жестоким он не был, он был именно жестоковыйным, с шеей, не гнущейся ни перед чем, ни под чем, ни над чем, кроме очередного (бессрочного) труда» (М. Цветаева. Дом у Старого Пимена).

«В Московском Английском клубе познакомился я с историком Дмитрием Ивановичем Иловайским, по учебникам которого когда-то учился. В последнее время стали нападать на его учебники; не знаю, мне они нравились, когда я учился по ним. Не так давно слушал я лекцию Дмитрия Ивановича об осаде поляками в 1611 году Смоленска и защите его М. Б. Шеиным, читал его исторические статьи в издаваемом им журнале „Кремль“, беседовал с ним; Дмитрий Иванович и говорит, и пишет всегда ясно и толково. Несмотря на свои преклонные года, он все еще очень бодрый и в своем рыжем парике смотрится гораздо моложе своих лет; до сих пор отлично ездит верхом, в чем я мог лично убедиться во время экскурсии Московского Военно-исторического общества на Бородинское поле» (С. Щукин).

Философ, публицист. Сочинения «Идеальное государство Платона в связи с его философским мировоззрением» (1903), «Учение Канта о „вещи в себе“ в теории познания» (1905), «О „Наукоучении“ Фихте Старшего издания 1794» (1906–1909), «Учение Шеллинга об Абсолютном» (1906–1909), «Идеи конкретного и абсолютного в теории познания Гегеля» (1906–1909), «Идея общей воли у Жан-Жака Руссо» (1906–1909), «Идея личности в учении Штирнера» (1911), «Шлейермахер и его „Речи о религии“» (1912), «О возрождении гегельянства» (1912), «Философия Фихте как религия совести» (1914), «Учение Гегеля о сущности спекулятивной мысли» (1914), «Учение Гегеля о свободе воли» (1917) и др. С 1922 – за границей.