Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.

Литературная деятельность Опочинина с ранних лет ввела его в писательский круг Петербурга, где он в молодости жил. Он был лично знаком с Достоевским, Майковым, Полонским и другими нашими прославленными писателями. В конце жизни Евг. Ник. начал писать свои воспоминания, но, к сожалению, не успел их закончить и света они не увидели, хотя мне лично удалось слышать кое-что из них в его чтении. Однажды он читал о Достоевском, а в другой раз о кн. П. П. Вяземском – оба отрывка, как и все, что писал Опочинин, были чрезвычайно интересно, занимательно написаны.

…Происходя из старой столбовой, но мелкопоместной дворянской семьи, представители которой с древних времен оказывали услуги своему отечеству, он сосредоточил в себе наслоение многовековой культуры, внешние проявления которой не поддаются описанию, но которые, при общении, чрезвычайно ярко и сильно ощущались. Эта культура проглядывала и в его постоянно тихом, ровном голосе, и в степенной манере себя держать, и в том, как он закуривал папиросу, и даже в его в почерке. Это была фигура неповторимого прошлого – такими, очевидно, были литераторы-шестидесятники. Облеченный в свободно, но по мерке сшитый неизменный длинный сюртук, с длинными волосами, зачесанными назад, с длинными ногтями и в старомодных очках, он, казалось, сошел с фотографии-дагерротипа эпохи Александра II.

…Квартира Опочинина, помещавшаяся в Большом Знаменском переулке, во дворе церкви Знаменья, была отнюдь не беспорядочна или неопрятна, а, наоборот, являлась образцом аккуратности и гигиены, напоминая маленький интимный музей. Кабинет Евг. Ник. – обширная комната была вся завешена маленькими, большими и среднего размера старинными картинками, почему-либо его заинтересовавшими. Там рядом с первоклассной вещью ютилась какая-нибудь кустарная дрянь, чем-то пленившая хозяина….В комнате трудно было пройти от количества расставленной в ней старинной мебели красного дерева, карельской березы и золотого левкаса. Изобиловали столы всевозможных размеров, на которых в величайшем порядке были разложены и расставлены десятки, если не сотни, старинных мелких вещичек. Тут были и фарфоровые статуэтки, и хрусталь, и бисерные вышивки, и серебро, и чеканная медь, и кованое железо, и резное дерево» ( Ю. Бахрушин. Воспоминания ).

Поэт, писатель. Публикации в журналах «Заветы», «Ежемесячный журнал», сборнике «Скифы». Стихотворные сборники «Зарево» (Пг., 1918), «Красная Русь» (М., 1918), «Дулейка» (Саратов, 1920), «Снегурочка» (Саратов, 1920), «Березка» (Саратов, 1920), «Набат» (Саратов, 1921), «Мы» (Саратов, 1921), «Голод» (М., 1921), «Микула. Поэма» (М., 1922), «На голодной земле» (М., 1922), «Алый храм» (М., 1922), «Радуга» (М., 1922), «Ржаное солнце» (М.; Пг., 1923), «Соломенная плаха» (М.; Л., 1925) и др.

«Я знал Орешина еще в Саратове. Он стоял за прилавком в каком-то мануфактурном магазине и писал стихи. Семен Павлович Полтавский привел его на одну из суббот, в другой раз он и сам пришел, но остался недоволен всем, что у нас видел и слышал.

Петр Васильевич всегда был резок, верховно самолюбив и недружелюбен.

…Самолюбие Орешина было необычайно прожорливо. Насыщалось оно пренебрежительной грубостью к тому, что казалось ему недосягаемым. Людмила Васильевна [Григорьева. – Сост .] развлекалась этим весь вечер, потом заставила гостя петь. Облокотившись на ручку кресла, подперев рукой голову, Петр Васильевич запел длинную, унылую песню с таким припевом:

Веселый разговор кончался так:

Для самолюбивого признания Орешин выбрал поэтически острую и оригинальную форму. Мы оценили его искренность, хвалили песню и исполнение.

Когда мы уходили, Людмила Васильевна сказала ему:

– Теперь вы знаете дорогу. Пожалуйста, приходите!

Все-таки я удивился, когда узнал, что Людмила Васильевна вышла замуж за Орешина» ( Л. Гумилевский. Судьба и жизнь ).

«Невысокий ростом, коренастенький, Орешин глядел на мир глазами крестьянского бедняка, повторяя и думами, и мотивами, и ритмами, и одеждой своей Никитина, Сурикова, Дрожжина и других поэтов – бытописателей деревни.

Помню, жили мы с Орешиным одним летом рядом, в деревне Барвихе под Москвой. Целыми днями сидел он с удочкой на берегу Москвы-реки, всегда молча, всегда угрюмо и всегда один. И лицом своим, лицом типичного „мужика“, как он сохранился на картинах передвижников, изборожденным морщинами, был как-то невесело озабочен. Смотрит часами безмолвно Орешин на струи воды, на ленивое шевеление поплавка, кажется, вот-вот затянет он свою „дулейку“, и поплывут перед глазами картины скудного деревенского бытия, заскрипят колеса переселенца, потянет горьким дымом. Да и одна из первых пооктябрьских книг Орешина называлась „Дулейка“ (Саратов, 1920), и еще: „Красная Русь“, „Снегурочка“, „На голодной земле“, „Алый храм“, „Ржаное солнце“ и многие другие.

…Деревенская Русь у Орешина лишена тех нежных и пленительных красок, которыми она светится в поэзии Есенина. Все у Орешина бедно, сурово, все дышит горьким чувством непосильной ноши, которую поколение за поколением нес на себе русский мужик-земледелец (хотя у него можно встретить и стихи пафосно-романтического склада)» ( К. Зелинский. На рубеже двух эпох ).

«Петр Орешин уже знаком читающей публике. Имя его пестрело по многим петроградским газетам и журналам, но те, которые знают его отрывочно, конечно, имеют о нем весьма неполное представление. У каждого поэта есть свой общий тон красок, свой ларец слов и образов. Пусть во многих местах глаз опытного читателя отмечает промахи и недочеты, пусть некоторые образы сидят на строчках, как тараканы, объедающие корку хлеба, в стихе, – все-таки это свежести и пахучести книги нисколько не умаляет, а тому, кто видит, что „зори над хатами вяжут широченные сети“, кто слышит, что „красный петух в облаках прокричал“, – могут показаться образы эти даже стилем мастера всех этих короткихи длинных песенок, деревенских идиллий» ( С. Есенин. О «Зареве» Орешина ).

Драматический актер, мемуарист. На сцене с 1886. Роли: царь Феодор Иоаннович («Царь Феодор Иоаннович» А. Толстого), Раскольников («Преступление и наказание» по Достоевскому), Дмитрий Карамазов («Братья Карамазовы» по Достоевскому), Арнольд («Микаэль Крамер» Гауптмана), Освальд («Привидения» Ибсена), Павел I («Павел I» Мережковского) и др. Автобиографическая книга «Жизнь и творчество русского актера Павла Орленева, описанная им самим» (М., 1934).