Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.

…Потом он читал.

Читал он замечательно, красиво и вдохновенно, несколько нараспев. Особенно хорошо у него звучали отцовские стихи. Он страстно любил отца, считая его великим поэтом.

…Человек несомненно странный, очень одаренный, но изломанный, Олимпов, когда его узнавали поближе, производил на всех прекрасное впечатление. Он был поистине не от мира сего и, как все люди этой породы, был исключительно честен и чист.

Стихи свои он подписывал всегда так: „великий мировой поэт Константин Олимпов“.

Иногда добавлял: „родитель мироздания“.

…Олимпов был самым любимым из детей Фофанова, к тому же единственным, сохранившим с ним сходство: у него были такие же голубые глаза, тоже слегка безумные, такие же соломенные волосы, кроме того, у него был такой же нервный и неразборчивый почерк.

Олимпов считал, что, поскольку у него на руках хранится весь огромный, изданный и неизданный фонд отцовских рукописей, он не может и не должен подписываться отцовским именем и писать лирические стихи. Он придумал поэтому себе псевдоним „Олимпов“ и, переломив себя, писал стихи, совершенно отвлеченные, потусторонние, на тему о мироздании, никак и ничем не похожие на стихи отца.

Но в нем жила душа подлинного поэта, и вот, изредка, настоящие стихи прорывались.

…Человек несомненно крупных возможностей, но неудачник, ко всему этому – наследственный алкоголик и потому человек безвольный, Олимпов так и не осуществил ни одного из своих неизменно огромных замыслов. Он обладал большими способностями к математике и был превосходным шахматистом. Это свидетельствует о том, что он способен был логически мыслить. Но был какой-то предел, какая-то черта, до которой он доходил и круто поворачивал назад, в ту бездну, которая его погубила как поэта и которую он сам называл Мирозданием. Это был своеобразный уход от мира, тот уход, во имя которого отец его создал свой, собственный мир иллюзий, во имя которого Грин создал свою „Гринландию“» ( В. Смиренский. Воспоминания ).

Русский коллекционер, историк литературы. Собиратель знаменитой коллекции подлинных рукописей Пушкина и других пушкинских реликвий. По завещанию передал свою коллекцию в дар Российской Академии наук. После смерти коллекционера его собрание в 1927 полностью поступило в Пушкинский Дом АН СССР, ныне оно хранится также во Всероссийском музее А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге, в Государственном Эрмитаже, в библиотеке Академии наук.

«Политический эмигрант, суровый и неприветливый, Онегин был личностью примечательной.

…Я обнаружила, что он совсем не похож на „доброго, симпатичного старичка“, каким я его себе представляла. Мне он показался раздражительным и колким. После первой же встречи он присвоил себе все права на меня: ежедневно приходил в Шатле, провожал меня в отель и садился, чтобы поболтать со мной…Кончилось тем, что я привыкла к Онегину, как к своей тени.

…Онегин жил в маленькой квартире нижнего этажа на улице Мариньан. „Здесь ничего нельзя трогать!“ – предупредил он меня, встретив на пороге. Он показал мне пушкинские реликвии: портреты, посмертную маску поэта, великолепные издания его сочинений, портрет Смирновой, которой поэт посвятил одно из своих самых прекрасных стихотворений. Желая блеснуть своими познаниями, я прочитала это стихотворение. Онегин задумчиво кивал головой в такт стихов Пушкина: „Молодец! Никогда бы не подумал, что вы знаете его наизусть“.

Худой, жалкий, одинокий, он позволял себе есть лишь один раз в день и потому пользовался репутацией скупого. Во все времена года, независимо от погоды, Онегин ходил обедать в „Кафе де Пари“. Он всегда прятал в карман несколько кусочков сахара, оставшегося от кофе, и кормил им лошадей. Обычно за окном на улице Мариньан виднелся силуэт его сутулой фигуры: старик сидел у окна в ожидании, что кто-нибудь заглянет к нему, но такое случалось очень редко» ( Т. Карсавина. Театральная улица ).

Прозаик, журналист, историк театра, этнограф, коллекционер. Редактор внутреннего отдела газеты «Правительственный вестник». Публикации в журнале «Исторический вестник», «Всемирная иллюстрация», «Доброе утро» и др. Сотрудник газеты «Правительственный вестник» (1883–1892). «Фельетоны-романы»: «На пути к короне» (1906), «В новой столице» (1906), «Кровавое наследство» (1911), «Временщики и самозванцы» (1911), «Тень императора» (1913), «Лесная царевна» (1913), «Слово и дело» (1915) и др. Сборники рассказов и очерков «Несколько исторических сведений о франк-масонах» (СПб., 1883), «Древний Египет» (СПб., 1886), «Из жизни протоиерея Самборского» (СПб., 1888), «Дом боярина XVII столетия» (СПб., 1889), «К истории русского театра» (СПб., 1890), «Змий. Из быта глаголемых старообрядцев» (СПб., 1898), «Братья» (СПб., 1898), «На родной земле» (М., 1900), «В деревне и на охоте» (М., 1902, 1910, 1915), «Зимний барин и другие рассказы» (М., 1907), «Из рассказов охотника» (вып. 1–2; М., 1907, 1911), «Из тьмы веков. Исторические рассказы» (М., 1910), «Старое и новое» (М., 1912) и др.

«Как-то однажды к отцу по какому-то делу приехал солидный мужчина профессорского типа, с большой, окладистой бородой и в очках. Это был большой любитель русской старины, литератор, стяжавший себе громкую известность как автор бесконечных исторических авантюрных романов, изо дня в день печатаемых в „Московском Листке“ Пастухова, Евгений Николаевич Опочинин. Произведения его не блистали особыми литературными достоинствами или глубокими мыслями, но бывали крайне занимательны. Кроме того, они обладали еще тем достоинством, что знакомили, хотя и чрезвычайно поверхностно, с русской историей московские низы – газета „Московский Листок“ была любимым печатным органом прислуги, приказчиков, извозчиков, словом, мещанина и мастерового люда. Среди них имя Опочинина было куда более популярно, чем имена Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Короленко.

Прощаясь с Опочининым, мой отец, как всегда, пригласил его посещать нас по субботам. Евгений Николаевич степенно, как все, что он делал, поблагодарил и не преминул явиться в ближайший субботний день. С этого времени до конца своих дней он остался постоянным близким человеком нашего дома. В вопросах истории и литературы эрудиция Опочинина была потрясающей, причем приобретена она была не столько теоретически, сколь практически. Стоило в его руки попасть какой-либо старинной вещи, портрету, рукописи, он не успокаивался до тех пор, пока не узнавал о ней все, что возможно узнать, хотя бы для этого надо было перерыть бездну книг. Эта любовь к отечественной истории заставляла его подчас выступать в печати не только как авантюрно-бульварного романиста. Случайно напав на какую-либо тему и увлекшись ею, Евгений Николаевич „уходил от мира“, зарывался в архивах и через непродолжительное сравнительно время появлялся в свет с интересной и ценной собственной рукописью под мышкой. Евгений Николаевич особенно любил быть пионером в каком-либо научном исследовательском вопросе, и в этом отношении некоторые его книги, в особенности в области истории театра, до сего времени являются неоценимыми справочниками.