Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.

«Порой у нее [М. К. Морозовой. – Сост .] заставал я покойного Льва Михайловича Лопатина, кажущегося очень маленьким, тонущим в кресле перед крупною Маргаритой Кирилловной, потирающим слабенькие ручки; выставив длинную, седоватую козловидную бороду, он блистает лопающимися от блеска очками; и слышится его характерный смешок – „ хо-хо-хо “ – кривогубого рта; у автора „ Положительных задач философии “ были склонности: всего на свете бояться, попугивать всех; он рассказывал страшные очень рассказы о привидениях, упырях; и был в диком испуге от собственных слов; он таращил тогда зеленоватые малые глазки и как-то блеял овечьим оттянутым ртом; он – рассказывал мастерски; он боялся собак; он захаживал часто тайком в помещение спиритического журнала „ Ребус “ – к редактору, Чистякову» (Андрей Белый. Воспоминания об Александре Блоке).

«Центральная идея метафизики Лопатина – творческая сила духа, и основное его этическое убеждение, вдохновенно им не раз выражаемое, – возможность „нравственного перелома“, т. е. нравственного творчества, – оба принципа восходят к учению о человеке у Лопатина. Творческая сила духа раскрывается в нашем непосредственном самовосприятии, а „пластичность действительности“, возможность свободного творчества покоится на глубоком убеждении, что „нравственные действия должны иметь мировое значение, простирающееся на всю вселенную“» (В. Зеньковский. История русской философии).

Философ. Профессор Петербургского университета (с 1916). Сочинения «Основные учения психологии с точки зрения волюнтаризма» (СПб., 1903), «Мир как органическое целое» (М., 1917), «Основные вопросы гносеологии. Сборник статей» (Пг., 1919), «Интуитивная философия Бергсона» (3-е изд., Пг., 1922), «Обоснование интуитивизма» (Берлин, 1924, 3-е изд.), «Свобода воли» (Париж, 1927), «Типы мировоззрений» (Париж, 1931), «Условия абсолютного добра (основы этики)» (Париж, 1931), «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция» (Париж, 1938), «Достоевский и его христианское миропонимание» (Нью-Йорк, 1953) и др. С 1922 – за границей.

«…Пробирается, словно стараясь пройти незамеченным, Н. О. Лосский. Его лысина на большом, как у Сократа, черепе сверкает. У Лосского рыжеватая борода и застенчивая улыбка» (Н. Анциферов. Из дум о былом).

«Это был невысокий, невзрачный человек с горящим открытым взором, который жил в своем собственном мире и отличался болезненной застенчивостью даже в отношениях со студентами» (А. Керенский. Россия на историческом повороте).

«Н. О. Лосский – один из самых плодовитых русских писателей по философии, – им написано очень много книг, значительная часть которых разошлась в нескольких изданиях, почти все они переведены на иностранные языки (английский, немецкий, французский). Лосский справедливо признается главой современных русских философов, имя его широко известно всюду, где интересуются философией. Вместе с тем он едва ли не единственный русский философ, построивший систему философии в самом точном смысле слова, – только по вопросам эстетики он пока (насколько нам известно) не высказался в систематической форме, да по вопросам философии религии он коснулся в разных своих произведениях лишь некоторых – преимущественно частных вопросов. Первая работа Лосского была посвящена разбору основных вопросов психологии с точки зрения волюнтаризма, – и уже в этой работе проявились характерные черты его философского дарования – самостоятельность мысли, остроумные и смелые построения, а в то же время прекрасное знание современной философской литературы, относящейся к данной области. После этой книги он выпустил свою главную работу (давшую ему степень доктора) „Обоснование интуитивизма» (3-ье издание, Берлин, 1924), в которой философское дарование Лосского развернулось во всем блеске. Книга эта посвящена преимущественно вопросам гносеологии, которые вообще занимают если не центральное место, то одно из центральных мест в его системе.

…Мы назвали Н. О. Лосского писателем плодовитым, – но важнее всего у него та сила синтеза, которая свойственна ему и в силу которой он включает в свой „идеал-реализм» (как сам Лосский часто характеризует свою систему) несколько самых различных, не всегда одно с другим согласуемых построений. Лосскому очень присуща тенденция к „всеобъемлющему“ синтезу, а его философская находчивость и большой литературный дар в этом ему очень помогают. Ясность и четкость изложения, внимательное и всегда очень добросовестное рассмотрение чуждых ему идей импонируют читателю, – а смелость и уменье выходить из самых затруднительных положений с помощью этих идей завоевывают автору, во всяком случае, философское сочувствие» (В. Зеньковский. История русской философии).

Поэтесса. Публикации в журналах «Север», «Художник», «Наблюдатель», «Наше время», «Труд», «Всемирная иллюстрация» и др. Стихотворные сборники «Стихотворения» (т. 1, М., 1896; т. 2, М., 1898; Т. 3, СПб., 1900; т. 4, СПб., 1903; т. 5, СПб., 1904); «Перед закатом» (с предисловием К. Р.; СПб., 1908). Сестра Тэффи.

«На нашем тусклом горизонте она мелькнула яркою голубою звездочкой.

Сколько надежд связывалось с нею! Как восторженно встретили ее все, кому была дорога истинная поэзия. На что уж Скабичевский, тому стихи без барабанного грохота гражданских чувств по Некрасову и политической подоплеки по Михайловскому казались чуть ли не преступлением, „в наше время, когда и проч., и проч., и проч.“, и тот, слушая сафические оды молоденькой писательницы, пускал пузыри на губы. Даже его преподобие косолапейший из критических российских неуважай-корыт Протопопов, которому в Москве у Вукола Лаврова прочли несколько маленьких стихотворений Мирры Александровны, разворочал свою кудлатую гриву, одобрил: хо-рро-шо-с, весьма хорошо-с!.. И при сем все-таки погрозил кому-то волосатым кулаком в пространство. Я о простом бесхитростном читателе не говорю. Ее строфы заучивались наизусть и – о, верх популярности! – щеголеватые писаря, помадившиеся цедрой лимонной, писали их легковерным модисткам, выдавая за свои. Ее ожидал ряд долгих годов и настоящая большая слава; с каждым новым произведением Лохвицкая все дальше и дальше оставляла за собою позади молодых поэтов своего времени, хотя целомудренные каплуны от литературы и вопияли ко всем святителям скопческого корабля печати и к белым голубям цензуры о безнравственности юного таланта. Один Л. Н. Толстой, который, со своей точки зрения, мог бы обвинить ее, при мне в Москве у покойной Варвары Алексеевны Морозовой снисходительно оправдывал ее: „Это пока ее зарядило… Молодым пьяным вином бьет. Уходится, остынет и потекут чистые воды!“