Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.

Такой строгий и крайне щепетильный к выбору сотрудников своего журнала „Русский архив“, как П. И. Бартенев, счел необходимым опубликовать у себя эту выдающуюся работу библиографа-самородка, а затем поручил ему же составление указателя содержания „Русского архива“.

Масанов не только любил и ценил высоко Чехова, но ему была дорога буквально каждая его строчка, каждая мелочь найденных сочинений. В процессе его библиографических исканий он с радостью заводил знакомство с людьми, близкими писателю, – сестрой Марией Павловной Чеховой, с женой О. Л. Книппер-Чеховой, с В. А. Гиляровским, Белоусовым, Лазаревым-Грузинским…

…В начале девятисотых годов Масанов приступает к составлению многотрудной своей работы „Словарь псевдонимов русских писателей и ученых“ и с 1904 года начинает частично опубликовывать собранные материалы, памятуя, что многие крупнейшие русские писатели, как Гоголь, Лев Толстой, Салтыков, Короленко и другие, начинали свою литературную деятельность под псевдонимом. Он рассылает работавшим в те годы писателям, независимо от их литературных взглядов, просьбы сообщить свои псевдонимы, и все отвечают ему, охотно раскрывая свои вымышленные имена. Один только Амфитеатров вознегодовал на Масанова и даже выступил со статьей в газете „Русь“ с протестом против опубликования псевдонимов, усматривая в этом покушение на „литературную собственность“ и даже „одно из самых тяжелых литературных преступлений“. Это так повлияло на Масанова, что он остановил свою работу, но по просьбе друзей и большинства писателей, заинтересовавшихся такой работой, считавших выступление Амфитеатрова нелепостью, стал продолжать свои изыскания, поддержанные рядом историков и литературоведов, как дело нужное и дорогое при изучении истории нашей художественной литературы и публицистики.

В результате многолетнего неутомимого труда Масановым составлен словарь, охватывающий свыше 60 тысяч псевдонимов» (Н. Телешов. Записки писателя).

Поэт и литературовед. Публикации в журналах «Рудин», «Богема», «Огни», в сборниках «Восемьдесят восемь современных стихотворений, избранных З. Н. Гиппиус» (Пг., 1917), «Арион» (Пг., 1918). Поэма «Аврора» (Пг., 1922). Муж Е. Тагер.

«Кружок, в который меня ввел мой сосед по „пушкинскому семинару“ [С. А. Венгерова в Санкт-Петербургском университете. – Сост .] поэт Георгий Маслов, пламенный поклонник не только стихов Языкова, но и его житейского студенческого обихода, был, пожалуй, самым малым по количеству участников и самым серьезным по поставленным задачам. Мы дерзостно мечтали о сокрушении еще недавно столь пленявшего нас символизма, тщательно изучали все его творческие приемы, чтобы „бить врага его собственным оружием“, и намеревались явить миру новые образцы свободного в интонациях и выразительного поэтического языка.

…Мы слушаем Георгия Маслова, автора поэмы „Аврора“. Он стоит у стены, высокий, несколько сутулый, с насмешливым заостренным лицом, еще не успевшим потерять летний симбирский загар. Прямые, закинутые назад волосы придают ему подлинно поэтический вид. Под распахнутой тужуркой – синяя, расстегнутая на две пуговицы косоворотка. Вытянув руку, слегка покачиваясь и глядя куда-то в закат над Невою, он мерным, несколько монотонным голосом, то ускоряя, то замедляя темп, читает стихи, в которых много молодой страстности, мифологических образов, обращений к поэтам классической поры.

Г. Маслов в пушкинской эпохе чувствовал себя как дома и весь загорался, как только заходила речь о декабристах, о „классиках“ и „романтиках“, о людях 30–40-х годов XIX века. Он являлся сдерживающим началом во всех наших увлечениях поэзией современности. Но ему нравилось модернизировать свои архаические пристрастия, хотя он и не шел дальше пределов, указанных Валерием Брюсовым» (Вс. Рождественский. Страницы жизни).

«Я помню Маслова по Пушкинскому семинарию Петербургского университета. Здесь он сразу и безмерно полюбил Пушкина, и хотя занимался по преимуществу изучением пушкинского стиха, но, казалось, и жил только Пушкиным, и недалек был от чувственного обмана: увидеть на площади или у набережной его самого. Дельвиг и Баратынский тоже стали для него ощутимы до физического чувства их стихов. Маслов жил почти реально в Петербурге [18]20-х годов. Он был провинциалом, но вне Петербурга он немыслим, он настоящий петербургский поэт» (Ю. Тынянов. Георгий Маслов).

«Георгий Маслов уже выработал себе стих твердый и в то же время подвижный; подход к темам определенный и достаточно их исчерпывающий. Только какая-то неинтенсивность чувства, печальный дар оставаться в стороне от того, о чем говорится, заставляет несколько опасаться за будущее поэта. Выше я говорил о его темах, хотелось бы видеть у него тему в единственном числе. Но уже и теперь его стихи определенно радуют читателя» (Н. Гумилев. Письма о русской поэзии).

Драматическая актриса. На сцене с 1901. Артистка Малого театра. Многочисленные роли в спектаклях по пьесам Островского и Гоголя. С 1918 снималась в кино.

«Когда я думаю о Варваре Осиповне, она мне рисуется на полотне картины, похожая на малявинскую бабу, в пестром, ярком платке, цветистой юбке, с широкой улыбкой на здоровом лице. Она вся такая сочная, звучная и в жизни, и на сцене. Про ее талант хочется сказать, что он не светит – он горит; все созданные ею образы остались навсегда в зрительной памяти, так они выпуклы, четки; и говорила она вкусно, ее интонаций не забудешь. Она не боялась смелых, острых изображений, ее образы всегда были самобытны и оригинальны. Варвара Осиповна была очень театральна, но ее игра в то же время не формальна, а всегда ярко жизненна. Если начать считать роли, которые она хорошо играла, то придется перечислить почти все, а они так многочисленны и разнообразны. В жизни Варвара Осиповна говорила и рассказывала так, что наслаждение было ее слушать. Ее рассказы были образны, полны остроумия, метких слов и определений. Я иногда записывала ее афоризмы и необыкновенно талантливые слова. Она сыпала их щедро и потом забывала. Ее подвижной ум и воображение мчали ее дальше и дальше. Она вся отдавалась минуте, а затем горячий темперамент в следующую минуту нес ее в другую область, к другим образам. Бывало, при встречах с ней я, характеризуя какое-нибудь событие или человека, повторяла ее слова. Варвара Осиповна восклицала: „Вот здорово, вот остро сказано!“ – „Варя, да ведь это ты сказала неделю тому назад, а раз ты не помнишь, я теперь буду выдавать это за свое, ты ничего не имеешь против?“ – „Да что ты? – заливаясь веселым смехом, говорила Варвара Осиповна. – А я и вправду не помню. Неужто я так хорошо сказала?“» (Н. Смирнова. Воспоминания).