Джон Толанд - Последние сто дней рейха

Самолет пикировал. По нему били зенитки, но летчику удавалось увернуться. Он выровнял самолет и выстрелил. "ИС" заполыхал. Ликующий Рудель пролетел мимо него и стал подниматься по спирали вверх. Вдруг он почувствовал удар, и его правую ногу пронзила тупая боль. Перед глазами у Руделя все поплыло, он ничего не видел, ловя ртом воздух, и все же пытался управлять самолетом.

- Эрнст, у меня оторвало правую ногу!

- Нет, если бы это случилось, ты не смог бы говорить.

Эрнст был врачом по профессии и бойцом по призванию. Еще будучи студентом, он принимал участие во многих дуэлях и так любил драться, что стал стрелком.

- Горит левое крыло, - сказал он спокойным голосом. - Надо садиться. В нас попали уже два раза.

- Скажи, где я могу сесть, - Рудель по-прежнему ничего не видел, - а потом вытащи, я не хочу сгореть заживо.

- Садись здесь, - направлял Гадерман слепого летчика.

"Деревья или телефонные провода?" - спрашивал себя Рудель. - И в какой момент оторвется крыло? Боль в ноге была настолько сильной, что он с трудом воспринимав все происходящее, реагируя только на крики Гадермана.

- Садись! - снова закричал Гадерман.

Слова ударили его как ток.

- Какая здесь местность?

- Плохая... холмистая.

Рудель понимал, что в любой момент может отключиться, поэтому надо срочно сажать самолет. Рудель почувствовал, что самолет повело в сторону, и открыл левый закрылок. Левую ногу пронзила страшная боль, он закричал. "Разве меня ранили не в правую ногу?" - подумал он, забыв, что его левая нога уже в гипсе.

Самолет горел, и Рудель немного приподнял его нос, чтобы сесть на брюхо. Раздался скрежет металла, машина накренилась, ее понесло по снегу. Наступила оглушающая тишина. Рудель вздохнул с облегчением и потерял сознание.

Очнувшись, он увидел, что находится на операционном столе перевязочного пункта в нескольких километрах к западу от Одера.

- Я без ноги? - спросил он.

Хирург посмотрел на него и лишь кивнул головой. Рудель подумал про себя, что ему больше не придется кататься на лыжах, нырять и плавать, а потом, какая разница, если многие его товарищи были ранены еще серьезнее. Что там какая-то нога, если он этим помог спасать родину?

Хирург стал извиняющимся тоном объяснять, что у него ничего не осталось, кроме рваных кусков мяса и тканей. Несколько позже пришел личный врач Геринга и сказал, что рейхсмаршал приказал перевести Руделя в госпиталь, находящийся в Берлинском зоопарке. Он также сказал Руделю, что Геринг сообщил о катастрофе Гитлеру, который выразил радость по поводу того, что великому герою Германии удалось так легко отделаться, и добавил: "Что ж, если цыплята хотят быть умнее курицы".

Если Рудель для Гитлера был идеалом воина, то сорокасемилетнего доктора Йозефа Геббельса фюрер считал идеалом интеллектуала. В результате операции, которую Геббельсу сделали в возрасте семи лет, левая нога его была короче другой почти на восемь сантиметров. В школе он серьезно занимался самообразованием, а в двадцать с небольшим лет начал писать любительские романы, сценарии, пьесы, но в каждом случае его ожидал провал. Одаренный разными маленькими талантами и потерпев фиаско в своих начинаниях, он стал ярым проповедником идей Гитлера. Если бы вдруг появился кто-либо из коммунистов, обладающих гением Гитлера, то Геббельс наверняка стал бы проповедником коммунизма, поскольку обладал мятежным духом и в философии нацистов его привлекала революционность.

Мартин Борман был таким же ярым нацистом, как и Геббельс, и они были самыми преданными последователями Гитлера. Оба были готовы сделать для Гитлера все, и им обоим не доверял Гиммлер. Несмотря на сходство, у них имелись серьезные отличия. Борман был невысок и грузен, с шеей борца. Его круглое лицо и широкий нос лишь подчеркивали его полноту, придавая его облику безжалостный, почти звериный вид. Невыразительный и суровый, он предпочитал оставаться на заднем плане. Геббельс был стройным, внешне похожим на Дон-Кихота. Он явно обладал актерским дарованием, пользовался успехом у дам и любил находиться в центре внимания. К тому же он имел хорошее чувство юмора и мог очаровать целую аудиторию или единственного слушателя своим острым умом. Если Борман был медлительным, но точным и пунктуальным, то у Геббельса было прекрасное воображение, и он имел, по словам Шпеера, латинский, а не германский склад ума, что помогло ему стать великолепным оратором и мастером пропаганды.

В национал-социализме Бормана привлекала его враждебность к церкви, откровенный национализм и возможность личного продвижения. В качестве помощника Рудольфа Гесса он был практически ничем и даже теперь, когда он возглавлял партийную канцелярию, его почти никто в Германии не знал. Борман стал тенью Гитлера, всегда находился с ним рядом, готовый сделать самую скучную и трудоемкую работу, и стоило Гитлеру бросить всего лишь одно слово, как Борман немедленно приступал к работе. Однажды в Бергхофе, находясь на своей вилле, Гитлер выглянул из большого окна на близлежащий коттедж и назвал его бельмом на глазу, пожелав, чтобы его снесли после смерти хозяев. Через несколько дней Гитлер с удивлением заметил, что коттедж чудесным образом исчез. Воспринимавший все буквально, Борман снес дом и переселил его обитателей в гораздо лучший дом, к которому сами хозяева питали отвращение.

Он был одним из самых загадочных лидеров национал-социализма. Борману не требовались награды и почести. Он даже избегал публичного появления, а посему его фотографии были настолько редкими, что лишь немногие немцы смогли бы узнать его в лицо. Единственное, чего он добивался, это стать человеком, без которого Гитлер будет как без рук.

В апреле 1943 года Бормана официально назначили секретарем фюрера, и в этом качестве он получил величайшую власть. Именно он решал, с кем Гитлеру следует встречаться и какие документы читать. Более того, Борман присутствовал почти при каждом разговоре.

После покушения 20 июля Гитлер стал еще больше зависеть от тех немногих людей, которым он продолжал доверять полностью, и из них Борман был единственным, кто умел из сырых идей и проектов подготовить ясные предложения. "Предложения Бормана, - однажды сказал Гитлер, - настолько четко подготовлены, что мне остается сказать только "да" или "нет". С его помощью я управляюсь с кипой бумаг за десять минут, в то время как с другим мне пришлось бы заниматься этим часами. Если я прошу его напомнить мне о каком-либо деле через шесть месяцев, то могу быть уверен в том, что он это сделает". Когда кто-то пожаловался на жесткие методы, которые Борман использовал, выполняя обязанности, то Гитлер заметил: "Я знаю, что он жесток, но если он взялся за дело, то обязательно выполнит его. На него я могу положиться".