Джон Толанд - Последние сто дней рейха

- Граф Бернадотт приехал на встречу с Гиммлером, - с укором в голосе сообщил он и сказал, что хочет переговорить с графом как можно скорее.

В шведской миссии Клейсту повезло и он встретился с Бернадоттом в коридоре, и тот пообещал встретиться с Риббентропом, однако у него уже имелась договоренность о встрече с Кальтенбруннером и Шелленбергом, и эту встречу назначил рейхсфюрер. Гиммлер все еще ожидал дальнейших действий Риббентропа и только после этого собирался лично вступить в дело.

Бернадотта отвезли в роскошный особняк Кальтенбруннера на окраине Берлина. Граф, чей отец приходился братом королю Густаву V, был элегантным и простым человеком, изощренным и вместе с тем наивным. Для его нынешней миссии он подходил как нельзя лучше. Будучи без всякого сомнения интеллектуалом, он имел еще одно, даже более значимое качество - присущий ему здравый смысл. Ведя переговоры, он никогда не сдавался. Он мог вести беседу часами, не теряя доброго чувства юмора, и если нарастало напряжение, то он начинал рассказывать всевозможные истории. Но, пожалуй, самыми ценными качествами были элементарное желание помочь несчастным и твердая вера в то, что каждый человек по своей сути порядочен и его можно убедить поступать разумно.

Кальтенбруннер вежливо предложил гостю сигареты "Честерфилд" и бокал "Дюбоне". Взяв бокал, граф подумал, что "Дюбоне", скорее всего, был украден из Франции. Кальтенбруннер холодно посмотрел на Бернадотта инквизиторским взглядом и спросил, почему тот желает встретиться с Гиммлером. Организация встречи в такой драматический момент довольно сложное дело. Может быть, он лично мог бы передать сообщение графа? Кальтенбруннер зажег еще одну сигарету - курил он по четыре пачки в день, и его короткие толстые пальцы были пропитаны никотином, напоминая утонченному Шелленбергу пальцы гориллы.

- Вы действуете официально? - спросил Кальтенбруннер.

Бернадотт собирался вести переговоры непосредственно с Гиммлером и поэтому решил рассказать только самую малость.

- Нет, но могу заверить вас, что не только шведское правительство, но и весь шведский народ разделяет высказанное мною мнение.

Кальтенбруннер сказал, что так же, как и Гиммлер, сожалеет, что сложилась такая ситуация, и им хочется установить между двумя странами хорошие отношения, но для борьбы с саботажем необходимы сильные меры, такие как взятие заложников.

- Для Германии будет большой бедой, - заметил Шелленберг, также присутствовавший на встрече, - если Швеция будет втянута против нее в войну.

На графа сразу же произвели впечатление джентльменские манеры поведения главы шпионского ведомства, и он подумал, что тот больше похож на английского преподавателя в Кембридже, чем на немца. Граф, в свою очередь, произвел впечатление на Шелленберга. Перед ним был человек, занимавший высокое положение в международных кругах, в чьих мотивах не приходилось сомневаться. С его помощью появлялась возможность убедить власти Швеции выступить посредником в мирных переговорах с Западом, так как она имела свой интерес в установлении мира в Северной Европе. Это была блестящая возможность.

Кальтенбруннер спросил Бернадотта о конкретных предложениях, и граф предложил разрешить Шведскому Красному Кресту работать в концентрационных лагерях и был удивлен, когда Кальтенбрунер не только кивнул в знак согласия, но и сказал, что "вполне согласен" с тем, что графу следует встретиться с рейхсфюрером лично. Через час Бернадотт уже разговаривал с Риббентропом в министерстве иностранных дел или, точнее, слушал: с того момента, когда он сел у горящего камина, министр начал свою речь. Терзаемый любопытством, сколько времени у него это займет, Бернадотт украдкой включил секундомер.

Риббентроп начал с рассуждений о различии между национал-социализмом и большевизмом и о том, что в случае поражения Германии русские бомбардировщики появятся над Стокгольмом в течение шести месяцев и что красные расстреляют королевскую семью, включая и самого графа. Он переходил с одного предмета разговора на другой, безостановочно повторяя банальные нацистские штампы, как заезженная пластинка. Наконец Риббентроп заявил, что среди живущих человеком, внесшим самый большой вклад в развитие человечества, был "Адольф Гитлер, несомненно Адольф Гитлер!". Министр замолчал, и Бернадотт выключил секундомер - речь длилась один час и семь минут.

На следующий день, 19 февраля, Шелленберг отвез Бернадотта в санаторий доктора Гебхардта. Постоянные налеты союзников сделали поездку опасной, особенно для графа, страдавшего от гемофилии. Самый малозначительный порез мог стать для него фатальным. По дороге Шелленберг с неожиданной прямотой рассказал, что Кальтенбруннеру нельзя доверять и что Гиммлер слабый человек, которого может убедить любой, кто разговаривает с ним последним.

В Гогенлихене графа представили доктору Гебхардту, который мрачно заметил, что в его больнице находится восемьдесят детей беженцев с восточных земель, которым делали операции по ампутации отмороженных или поврежденных пулями конечностей. Бернадотт предположил, что этот пролог преднамеренно сделан с целью привлечь его на свою сторону. Затем Шелленберг представил его маленькому человеку в зеленой эсэсовской форме без наград, человеку с маленькими холеными руками и тщательно обработанными ногтями Гиммлеру. Бернадотт нашел его любезным, рейхсфюрер даже шутил, когда разговор становился вялотекущим. В его внешности не было ничего дьявольского. Он создавал впечатление человека с живым характером и с некоторой долей сентиментальности, когда упоминалось имя Гитлера.

Других скандинавов озадачивали противоречия в характере Гиммлера. Профессор Дидрик Сейп, ректор университета Осло и самоотверженный норвежский патриот, недавно говорил Бернадотту, что считает Гиммлера "своего рода идеалистом, проявлявшим особую любовь к скандинавским странам".

- Не считаете ли вы, что бессмысленно продолжать войну, если Германия не выиграет ее? - спросил Бернадотт.

- Каждый немец будет сражаться как лев, не оставляя надежды, - ответил Гиммлер.

Ситуация, по его мнению, на фронте была сложной, очень сложной, но не настолько безнадежной.

- На линии Одера нет непосредственной опасности прорыва русских.

Бернадотт сказал, что в Швеции вызывает негодование захват заложников и массовое убийство невинных людей, и когда Гиммлер отверг обвинения, граф привел несколько фактов. По мнению Гиммлера, графа дезинформировали, и он поинтересовался, имеются ли у шведского гостя конкретные предложения.

- Не будет ли лучше, если вы предложите меры по улучшению ситуации? спросил тот.