Джон Толанд - Последние сто дней рейха

После некоторого колебания рейхсфюрер сказал:

- Я ничего не могу предложить.

Бернадотт предложил освободить норвежцев и датчан из концентрационных лагерей. Эта скромная просьба повлекла за собой целый поток обвинений против шведов, которые оказались совершенно не понятны графу, но были вызваны страхом Гиммлера.

- Если я решусь согласиться на ваши предложения, то шведские газеты сразу же запестрят заголовками, что Гиммлер, в страхе перед наказанием за совершенные преступления, пытается купить себе свободу.

Однако рейхсфюрер сказал, что может выполнить просьбу Бернадотта, если Швеция и союзники заверят его, что прекратят диверсии в Норвегии.

- Об этом даже и речи не может быть, - ответил граф и сменил тему разговора. - Шведский Красный Крест стремится получить ваше разрешение работать в концентрационных лагерях, особенно в тех, где интернированы норвежцы и датчане.

- Это может быть очень полезным, и я не вижу причины, по которой такое разрешение не может быть дано, - ответил Гиммлер.

Граф уже привык к быстрым переменам в поведении Гиммлера и попросил сделать еще несколько уступок, которые тут же были сделаны. Воодушевленный, Бернадотт спросил, можно ли шведкам, вышедшим замуж за немцев, вернуться на родину.

- Я не склонен посылать немецких детей в Швецию, - сказал, нахмурившись, Гиммлер. - Там их воспитают в духе ненависти к своей родине, а другие дети будут плевать в них из-за того, что их отцы немцы.

Граф заметил на это, что отцы должны радоваться, зная, что их дети находятся в безопасном месте.

- Их отцы, я не сомневаюсь, предпочтут, чтобы они росли в хижинах, чем в замках в такой враждебно настроенной стране, как Швеция, - резко возразил Гиммлер, но согласился сделать все возможное.

- Вы можете счесть это сентиментальным и даже абсурдным, но я дал клятву верности Адольфу Гитлеру, и как солдат и немец я не могу нарушить эту клятву. Именно по этой причине я не могу делать то, что противоречит планам и пожеланиям фюрера.

Еще несколько мгновений назад Гиммлер пошел на уступки, которые привели бы Гитлера в бешенство, а теперь он начал вторить фюреру, повторяя его слова о "большевистской угрозе" и предрекая конец Европе, если рухнет Восточный фронт.

- Но ведь Германия была союзницей России в один из периодов войны, сказал граф. - Как это может согласовываться с тем, что вы только что сказали?

- Я предвидел такой вопрос, - сказал Гиммлер, признавая, что была допущена ошибка. Он стал с ностальгией вспоминать молодые годы, проведенные в южной Германии, где его отец был воспитателем баварского принца, вспоминал свою службу в звании старшего сержанта во время первой мировой войны и его вступление в национал-социалистическую партию в самом начале ее создания.

- Это было время, овеянное славой! - воскликнул Гиммлер. - Мы, члены движения, подвергали постоянной опасности свои жизни, но мы не боялись: Адольф Гитлер вел нас вперед и сплачивал в единое целое. Это были самые замечательные годы моей жизни! Тогда я мог бороться за то, что я считал возрождением Германии.

Бернадотт вежливо спросил об обращении с евреями.

- Разве вы не признаете, что среди евреев есть порядочные люди, как и среди людей любой расы? - спросил он. - У меня много друзей среди евреев.

- Вы правы, - ответил Гиммлер, - но у вас в Швеции нет еврейской проблемы и вы, следовательно, не можете понять немецкой точки зрения на этот вопрос.

В конце разговора, продолжавшегося два с половиной часа, Гиммлер пообещал дать конкретный ответ до возвращения Бернадотта в Швецию, а граф подарил Гиммлеру, интересовавшемуся скандинавским фольклором, книгу XVII века с песнями, исполнявшимися под барабан.

Гиммлер сказал, что он "глубоко тронут", и спросил Шелленберга, подобрал ли тот хорошего шофера для графа. Получив утвердительный ответ, рейхсфюрер улыбнулся.

- Хорошо, а то шведские газеты напишут потом большими буквами: "Военный преступник Гиммлер убил графа Бернадотта".

В Берлине Шелленберг проинформировал Кальтенбруннера о встрече. Шеф РСХА обвинил его в "чрезмерном влиянии на рейхсфюрера", а генерал-майор СС Генрих Мюллер, начальник гестапо, проворчал, что "всегда случается одно и то же, когда господа, считающие себя государственными деятелями, уговаривают Гиммлера принять одну из их идей". А эта конкретная идея была, по мнению Мюллера, "совершенно утопической".

Бернадотт вернулся в кабинет Риббентропа. Министр иностранных дел, казалось, был готов помочь в большей степени, чем раньше, но его непереносимый юмор только сбивал Бернадотта с толку, и он, не надолго задержавшись, ушел.

Риббентроп немедленно вызвал доктора Клейста и предложил ему сесть в кресло, в котором совсем недавно сидел граф.

- Что же все-таки представляет из себя граф? - спросил он. - Кто за ним стоит? И какие у него планы, кроме спасения скандинавов?

Клейст заметил большой кожаный бумажник, лежавший на обивке кресла. Он поднял его, и из бумажника выпал паспорт.

- Что это? - спросил Риббентроп.

- Бумажник вашего последнего посетителя.

Клейст протянул его Риббентропу, считая, что тот просмотрит его содержимое, но министр положил бумажник в большой конверт и попросил передать его Бернадотту.

- Я уверен, он спохватится.

В тот момент, когда Гиммлер вел переговоры, которые, как он надеялся, приведут к заключению мира, его группа армий распадалась на глазах. Штейнер был вынужден отвести свои войска на первоначальные позиции, а главное наступление 3-й танковой армии без Венка оказалось безуспешным. Полная катастрофа на Востоке казалась настолько неминуемой, что и другие высокопоставленные чины Германии также начинали подумывать о том, что единственной надеждой для "фатерлянда" оставалась дипломатия - или безоговорочная капитуляция.

Часть вторая.

На западном направлении

Глава 9.

"Упадет железный занавес"

14 февраля Эйзенхауэр встретился с Монтгомери в своем штабе в Бельгии. Спорная проблема командования все еще очень беспокоила Эйзенхауэра. Он жаловался на то, что Маршалл и члены Объединенного комитета начальников штабов постоянно критикуют его за то, что он проявляет себя в большей степени британцем, а премьер-министр (Черчилль) и начальники британского штаба - за то, что он склонен принимать решения в пользу американцев". Каково было мнение Монтгомери о такой ситуации? Обычно точка зрения фельдмаршала была определенной: если бы ему разрешили нанести главный удар при поддержке 9-й армии Симпсона, то Монтгомери считал бы нынешний расклад сил удовлетворительным. После беседы с Монтгомери Эйзенхауэр остался доволен, и это подтверждалось улыбкой на его лице.

Через девять дней вода в реке Рур несколько спала, что позволило начать операцию "Граната", в которой участвовало 303 243 солдата. 23 февраля в 2 часа 45 минут артиллерия 9-й армии начала мощную артподготовку. Через сорок минут она закончилась и четыре пехотные дивизии начали переправляться через реку.