Яльмар Шахт - Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Через несколько недель по случаю моего шестидесятилетия состоялась особая встреча в Национальной промышленной палате, на которой мне надлежало выступить. Это была практически та же аудитория, перед которой выступал Геринг. Когда я коснулся его заявлений — хотя без упоминания его имени, — каждый понимал, что мои замечания адресованы Герингу.

«Господа, — начал я, — хочу прежде всего со всей серьезностью указать на фактор, который является абсолютно фундаментальным в искусстве управления: никакая экономика не может функционировать и процветать в любом государстве, которое не опирается на прочно устоявшиеся принципы закона и порядка. Одной из целей законодательства, среди прочих, является гарантия действенности национальной экономики. Поэтому, господа, если кто-нибудь говорит: «Пренебрежение законом и правилами, установленными законом, не важно — это вообще ничего не значит», то я предупреждаю, что буду возбуждать судебные иски против любого лица, которое станет уклоняться от выполнения правил, установленных законом».

Это был выпад в сторону валютной политики Геринга. Нижеследующие высказывания направлялись против концепции предпринимательства, которой придерживался Геринг. «Вся работа, совершаемая не на экономических принципах, ведет к потерям. Когда кто-то говорит: «Ваше дело — производство, производите ли вы на экономически выгодной основе или нет, не важно», то я скажу, что, когда вы производите на экономически невыгодной основе, вы проматываете ценную субстанцию, из которой состоит немецкий народ. Если я посеял центнер зерна на акр, а урожай составил всего лишь три четверти центнера, то это такой кретинизм, который трудно вообразить. Не могу и не смею потворствовать неэкономическим методам лишь потому, что мне понравилось так поступать. Поступая так, я поглощаю жизненные силы немецкого народа».

Я полностью сознавал остроту своих реплик и конфликта с Герингом, к которому они могут привести. Заключил выступление следующими словами: «Поэтому, друзья, если мне дадут возможность продолжать работу с вами какое-то время…»

Окончание моей официальной экономической деятельности было не за горами.

К концу июля 1937 года Геринг издал приказ по горной промышленности без предварительного его обсуждения со мной и моей оценки, хотя надзор за работой горной промышленности находился в моей компетенции. Далее, он предложил, чтобы я востребовал последнюю иностранную валюту, еще остающуюся в частных руках, и использовал ее для импорта сырья из-за границы. Я воспользовался этими двумя акциями для проведения фундаментальной разграничительной линии между представлениями Германа Геринга об экономике и моими собственными представлениями в письме от 5 августа 1937 года, из которого воспроизвожу несколько выдержек:

«Благодаря инициированной мной новой торговой политике импорт сырья и полуфабрикатов возрос с 26 миллионов тонн до не менее 40 миллионов. В свете этого очевидно, что внешняя торговля предоставила нам быстрый и лучший шанс увеличить поставки сырья. Я воспользовался случаем перевести наш экспорт в страны, снабжающие нас сырьем, и посредством специальной клиринговой системы избегнуть оплаты наличными иностранной валютой.

Снова и снова я подчеркивал необходимость увеличения экспорта и делал все возможное, чтобы добиться этого. Излишняя загрузка нашей промышленности внутренними заказами, естественно, снижала готовность промышленных предприятий экспортировать. Излишнее отвлечение сырья и рабочей силы на строительство государственных зданий, производство вооружений и четырехлетний план угрожает вызвать падение нашего экспорта. Хочу выразиться совершенно ясно, что если произойдет уменьшение резервов иностранной валюты, поступающей к нам через экспорт, то логично ожидать так же замедления поставок сырья, а это приведет к дальнейшим затруднениям в строительстве зданий, производстве оружия и выполнении четырехлетнего плана.

Поэтому — в дополнение к увеличению добычи сырья внутри страны — нашей главной целью должно быть продолжение наращивания запасов иностранной валюты посредством экспорта. Несмотря на это, одной из ваших первых мер стал приказ о сосредоточении всех иностранных ценных бумаг в распоряжении государства, так же как ускорение накапливания долгов по экспорту и, кроме того, реализация — как можно больше — немецких акций за рубежом. Поступая так, вы расхитили часть нашего капитала и лишили текущий запас иностранной валюты дохода от регулярных платежей по процентам и дивидендам. Ваш новый проект увеличения внутренней добычи железной руды включает расходы на многие сотни миллионов марок, для которых до сих пор нет обеспечения. Обеспечение банкнотов и денег на счетах не ведет одновременно к обеспечению сырьем и продовольствием. Вы не сможете из ценных бумаг выпечь хлеб или отлить пушки. Использование сырья и рабочей силы для новых предприятий в той степени, которую вы запланировали, приведет к дальнейшим ограничениям снабжения сырьем отраслей промышленности, производящих товары на экспорт и для немецкого населения. Мы уже ощущаем нехватку многих потребительских товаров в повседневной жизни».

Я закончил этот комментарий следующими словами:

«Как вы помните, несколько месяцев назад я заявил, что для экономической политики необходимо единообразие. Я призывал вас организовать дела таким образом, чтобы вы взяли на себя руководство министерством экономики. Я отмечал ранее, что считаю вашу политику в вопросах иностранной валюты ошибочной и не могу делить с вами ответственность за нее».

Я послал копию этого письма Гитлеру с просьбой освободить меня от должности министра экономики.

Письмо несколько смутило Гитлера. Мой уход на данном этапе представлял для него большое неудобство. Я понимал, что столкнусь с немалыми трудностями в удовлетворении прошения об отставке. В тоталитарном государстве министру не просто оставить свой пост, так как на это требовалось согласие не только канцлера, но и президента рейха. Гитлер совмещал эти посты в одном лице.

Он немедленно вызвал меня в Оберзальцберг, где 11 августа между нами состоялся продолжительный разговор. В то время я еще не представлял себе, до какой степени Гитлер внутренне настроился против меня. В связи с объявлением его программы автаркии на партийной конференции в сентябре 1936 года он подготовил секретный меморандум, несколько выдержек из которого Геринг зачитал мне и некоторым другим лицам. Полный же его текст я узнал только тогда, когда мой сокамерник Шпеер (получивший копию меморандума от Гитлера при назначении на пост министра) ознакомил с ней суд. Фрагменты меморандума, которые Геринг не зачитывал нам прежде и которые я услышал впервые в Нюрнберге, представляли собой отрицание моей экономической политики. Процитирую только три положения: