Яльмар Шахт - Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Несмотря на плохое состояние пахотной земли и наличие лугов и пастбищ, я занимался и сельским хозяйством, что влекло за собой значительные расходы. С типичным честолюбием горожанина, который хочет «казаться фермером», я преуспел в получении приза за производство молока, между тем моя деятельность по разведению свиней вскоре обеспечила поросятами всех соседей.

Мне доставляли удовольствие не только сельскохозяйственные работы и лесопосадки, но также производство кирпичей, которое я наладил на небольшом острове ближайшего озера. Еще большее удовольствие я получал от прогулок час за часом в лесах с болотистыми полянами и красивыми видами озер, окружающих поместье с трех сторон.

Такое уникальное положение являлось, вероятно, причиной обилия дичи. Я не большой любитель охоты, предпочитаю заповедные места и всегда беру свою подзорную трубу, когда оставляю дома ружье.

Осенью сюда всегда приходили благородные олени, везде слышался рев самцов. Более или менее здесь водились косули, лисицы, барсуки, зайцы, нельзя не упомянуть и диких кабанов. Пернатые были представлены всеми видами ястребов, среди которых выделялся красный коршун. Среди водоплавающих птиц встречались цапля, крохаль, утка и гагара. Предметом нашей особой гордости была пара журавлей, которая каждый год возвращалась к своему гнезду посреди глубокого пруда.

Весной над Гюленом пролетали дикие гуси и лебеди по пути на север и как-то раз даже сели у нас на короткий отдых. А однажды нас посетили редкие гости — пара диких лебедей, которые свили у нас гнездо, и пара настоящих морских орлов, редко встречавшихся в марке Бранденбург. Между тем на наши озера часто прилетал рыбный орел.

Сам дом, окруженный древними дубами, вязами и соснами, располагался прямо на берегу озера. Здесь мы и обитали. В Тюлене нас посещали многие гости — охотники, родственники и друзья со всех концов страны и из-за рубежа. Не прерывал я связей и с сотрудниками Имперского банка. Я всегда поощрял спорт, и гребной клуб, совершавший поход на лодках, как-то раз пробыл у нас до вечера. Не было недостатка и в друзьях-политиках, а также возможностях для многих полезных дискуссий.

В течение трех лет, проведенных в Гюлене, я не участвовал в ежедневных политических мероприятиях, хотя, естественно, живо интересовался всеми крупными и важными событиями. Старался жить спокойной жизнью и держаться как можно дальше от общественной деятельности, хотя посещения гостей, возможно, не производили впечатления идиллического спокойствия и созерцательности провинциального существования. Моя дочь впоследствии рассказывала о совсем других впечатлениях. По ее словам, я ходил взад и вперед по дому и саду, как заключенный в клетку лев, и беспрерывно курил сигары.

Но ее свидетельства не вполне соответствуют действительности. Гюлен всегда действовал на меня благотворно. Я всегда находил время выразить в стихах тот или иной забавный случай, происходивший во время моих прогулок. Вот пример.

В действительности у меня не было желания хоронить себя в Гюлене. Я постоянно обдумывал вопрос о том, что могу сделать как частное лицо, чтобы помочь решению германской проблемы. Мир должен понять, что бремя репараций, навязанных Германии, губит не только немецкую экономику, но и всю мировую торговлю. Когда представлялись возможности в виде нескольких приглашений из-за рубежа, я посвящал свои поездки разъяснительной лекционной работе в Бухаресте, Берне, Копенгагене, Стокгольме и прежде всего в Америке.

Моя первая поездка состоялась по приглашению румынского правительства для выступления в Каролинуме на тему об экономическом положении в Германии. Мне не давали поручений представители каких-нибудь немецких кругов, я читал лекции по собственному побуждению, опираясь исключительно на свою репутацию эксперта по валютным и экономическим проблемам.

После лекции я воспользовался возможностью совершить поездку по стране со своим другом Радукяну, тогдашним министром труда в правительстве Маниу. Мы путешествовали отчасти на борту небольшого парохода, отчасти в автомобиле.

В течение нескольких дней пребывания в Румынии я встретился с выдающимися гражданами этой страны, в первую очередь с блестящим епископом Тойчем — тогда уже в летах — некоронованным, но повсюду признанным главой немцев Трансильвании. Он был также главой лютеранской церкви, к которой принадлежало все немецкое население страны. Я накопил много горьких впечатлений о внутреннем распаде и утрате твердости характера, проявленных населением моей страны со времени разрухи, которая последовала за Первой мировой войной. Здесь же проживала часть немецкого народа, исполненная гордости, помнившая свои традиции, демократичная и бесстрашная, консолидированная своим христианским вероисповеданием.

Епископ Тойч особенно пришелся мне по сердцу. Это был морально безупречный человек с твердым характером, пользовавшийся авторитетом, весьма далекий от светской власти. Я ставлю его на один уровень с другими церковными иерархами различных христианских вероисповеданий, которых мне посчастливилось повидать в жизни. Это его святейшество папа Пий XII, который в бытность кардиналом Пацелли, папским нунцием, посещал наш дом. Это викарный епископ Мюнхена Нойхойзлер, который попал при Гитлере в концлагерь Дахау; он был настоящим священником и духовным отцом. Это покойный епископ Вурм из Вюртемберга, который помогал мне в лагере для интернированных в Людвигсбурге и во время суда по денацификации надо мной; он был неустанным поборником морали, справедливости и свободы.

Успех моих лекций в нейтральных странах не утешал меня. Мне пришлось проводить свою кампанию просвещения прямо в штаб-квартирах наших наиболее влиятельных политических оппонентов. Со времени конференций, проводившихся под председательством Дауэса и Янга, становилось все яснее, что Соединенные Штаты Америки представляют собой решающий экономический и политический фактор в судьбе Европы. Следовало попытаться добиться поддержки населения в моей борьбе.