Владимир Лучанинов - Люди Грузинской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции

Могу рассказать о том, как сейчас устроена наша жизнь. Наш монастырь находится в центре города, летом бывает очень шумно, музыка играет громко, иногда всю ночь невозможно спать. Но мы привыкли. Как раз к пяти утра, когда нужно вставать на молитву, становится более или менее тихо. В пять утра начинается полунощница, потом заутреня. К монастырю приписаны два священника, литургия совершается в субботу, в воскресенье, в дни памяти чтимых святых и на праздники.

Нас семнадцать насельниц, и сейчас каждая из нас причащается по мере своего желания, кто-то из сестер за каждой литургией, кто-то реже.

В одиннадцать утра мы завтракаем, а с одиннадцати до пяти выполняем свои послушания, каждая сестра свое – участвуем в курсах сестер милосердия, убираем церковь, корпуса и территорию, делаем свечи, печем просфоры, за садом ухаживаем, вышиваем. В пять у нас обед, в семь повечерие и вечерня, а вечером после службы – свободное время.

Я стараюсь без острой надобности не покидать монастырь и поэтому контактирую в основном с теми, кто ходит в церковь или хотя бы имеет такое желание. Я, конечно, переживаю за молодых, потому что сегодня слишком много возможностей и искушений. Как они смогут все это преодолеть, я просто не знаю. Мне их жалко. Но все же верю в их победу – Господь помог нам, поможет и им.

Монашеская жизнь – это очень серьезная духовная ответственность. Нужно стараться не только самой жить так, чтобы монашество не сделалось лишь уставом и внешней одеждой, но и сестрам помочь это осознать. Но главная проблема – это личные грехи. Я чувствую: если я неправильно начинаю себя вести, то и в монастыре среди сестер это обязательно начинает отражаться и выходить наружу. Поэтому расслабляться нельзя.

Недавно я случайно услышала интервью одного английского певца. Его спросили:

– Вы часто даете концерты; не устаете ли от того, что приходится петь одно и то же?

– Я ужасно устаю, но перед каждым концертом, – ответил он, – я вспоминаю, что я люблю петь, и стараюсь зажечь сердце любовью к старым песням, потому что они звучат только тогда, когда ты вкладываешь в них душу.

Это замечательные слова, ведь если над собой не работать и не оживлять в себе любовь к тому, что делаешь, неизбежно придет равнодушие.

Я говорила о периоде счастливого церковного «детства», а сейчас, наверное, я переживаю «переходный возраст». Ощущаю острую необходимость переоценить все, обновить свою веру. Я, как перед приходом в Церковь, словно ощущаю какую-то пустоту. После той пустоты я встретила Бога, и Он до краев наполнил мою жизнь смыслом и радостью. Верю, что Он и сейчас сделает это.

Все, наверное, призваны через это пройти. Приходит понимание, что в старой схеме, которую ты считал единственно возможной, сделать ничего уже нельзя, но и принять новое ты еще не готов. Но это новое обязательно придет само. Просто не следует терять мужества, потому что подобное происходило с людьми и раньше. Возникает как будто стена, ты ничего не можешь сделать, твоих сил и представлений уже не хватает, чтобы преодолеть ее. Тогда нужно осознать это и смириться, чтобы Господь Сам перенес тебя и ввел в то новое, что ожидает тебя за этой стеной.

Серафим (Джоджуа),

митрополит Боржомский и Бакурианский

Одно из главных моих грузинских откровений-это естественная христианская простота. Не только священники, но и епископы здесь вполне открыты и доступны. Например, зайдя в кафе, можно увидеть священнослужителя или монаха в компании друзей или родственников. И надо отметить, это никого не удивляет. Вообще, «люди в черном» встречаются здесь достаточно часто. Пастырь в Грузии-это безусловный духовный авторитет, не имеющий потребности отделять себя от паствы искусственным пиететом. Те из них, с которыми довелось пообщаться, все как один были людьми открытыми, но митрополит Серафим оказался в общении не просто открытым, – в нем светилось нечто патериковое, но при этом веселое и детское.

Я родился и вырос в Сухуми. В 1905 году мой дед женился и поселился в этом замечательном городе, и дом его до сих пор стоит там. Мои родители были типичными представителями советской интеллигенции: отец – геолог, а мать – провизор. Детство мое неразрывно связано с морем, необыкновенно красивой тропической природой Абхазии и с ощущением радости. Детство и отрочество вспоминаются мной как райская жизнь.

Я хочу рассказать о своем отце Илье Андреевиче Джоджуа. Родился он в 1917 году в Сухуми, городе, который безмерно любил. Говорили, что он родился в рубашке – это действительно так: Господь его спасал в таких опасных ситуациях! Отец добровольцем ушел на фронт в 1941 году, в 1942 году закончил Военную академию химической защиты имени Ворошилова. Воевал отец на Северо-Кавказском фронте. В боях за освобождение Харькова был тяжело ранен. Его полностью засыпало землей, была видна только одна рука! Молодая русская санитарка ползла под артобстрелом и увидела, что рука пошевелилась. Она схватила отца за руку и вытащила. Лечился отец в военном госпитале города Изюма, а потом – опять на фронт. В поезде у него под подушкой был табельный пистолет, и его украли. За это отца сняли с поезда, арестовали, а поезд ушел на фронт. Дело старшего лейтенанта Джоджуа передали Особому отделу НКВД. Подполковник, начальник Особого отдела, армянин из Еревана, прочитав документы, узнав, что он из Сухуми, улыбнулся и замял дело (так рассказывал отец). На следующем поезде его отправили на фронт, а по дороге отец узнал, что первый поезд разбомбили немцы, никто не остался в живых. Опять Бог его спас.

Вернулся он в 1945 году. Был геологом-поисковиком. Рассказывал о том, что как-то шли высоко в горах, в связке. Впереди пожилой абхазец-проводник. Вдруг веревка отца порвалась, и он камнем полетел в пропасть! Абхазец успел наступить на самый конец веревки, так и поднял его из пропасти. В 1960-е годы работал мой отец во Вьетнаме, главным геологом-консультантом от Советского Союза. Кстати, три года искали в джунглях не только уголь, но и уран. Урана не нашли, но орден Хо Ши Мина отцу дали. Во Вьетнаме он попал под американскую бомбардировку. Он американцев недолюбливал и назло не убегал в землянку от американских бомб. Как говорил отец, не к лицу фронтовику-победителю от них бегать, – упрямый был. Еще он был в командировке в Китае, уважал эту страну и ее культуру. Помню, он рассказывал про случай в Пекине. Скончался кто-то из советских, может, и геолог. Отец стал свидетелем такой сцены в аэропорту: пришел китайский офицер, маленького роста, с очень строгим лицом, и приказал своим солдатам поместить в холодильник тело покойного, чтобы отправить в Москву. Через час этот начальник вернулся и, увидев, что солдаты ничего не сделали, на месте расстрелял четверых подчиненных! Ужас!