Святослав Рыбас - Василий Шульгин: судьба русского националиста

Донесение заканчивалось так: «Настроение самых широких кругов населения, начиная от весьма недостаточных и в обычное время низов и кончая поставленными ныне, благодаря неимоверной дороговизне, в стесненное положение средними слоями столичного общества, носит весьма тревожный и неустойчивый характер, свидетельствует о все увеличивающейся нервности и дает показатели на крайнее озлобление зачастую стихийного и бессознательного тона…

Вследствие этого все те, кому дорога будущность России, кто жаждет победы русского оружия, ждут от Правительства властного слова и твердого вмешательства в дело борьбы с дороговизной.

Генерал-майор Глобачев

27 января 1916. № 41» [162] .

К этому добавим, что еще 15 ноября 1914 года был издан высочайший указ, согласно которому без разрешения Министерства финансов любые финансовые операции за рубежом России, переводы денежных средств или разного рода ценностей становились невозможными.

Донесение генерала Глобачева практически осталось без движения. Обратим внимание на дату документа: январь 1916 года; до Февральской революции оставалось больше года.

Конечно, некоторые действия против «мародеров» предпринимались (военной контрразведкой), мы скажем о них позже, но системной борьбы не случилось.

В целом эффективность всех правительственных управленческих новаций оказалась крайне низкой, так как созданный «лабиринт» совещаний, комитетов, комиссий был труднопроходим. В итоге получилось, как это следовало из доклада главноуполномоченного Союза городов от 7 февраля 1917 года, адресованного председателям всех особых совещаний: «Между деятельностью четырех Особых совещаний и комитетами при Министерстве торговли, между которыми искусственно разорваны вопросы народного хозяйства, не было установлено надлежащей связи и согласованности, и в результате мы имеем: зерно на той мельнице, на которой нет топлива, муку там, где нет вагонов для ее вывоза, вагоны там, где нет груза для их наполнения, и маневрирование пустых вагонов при страшной нужде в них» [163] .

(Отметим, что печальный опыт Первой мировой войны был учтен советским руководством во время Второй мировой — в первый месяц войны был создан Государственный Комитет Обороны, которому были подчинены все правительственные, военные и партийные структуры. Правда, это было уже другое государство.)

Тем не менее стремление буржуазии закрыть управленческие бреши принесло кое-какие результаты. Центральный ВПК получил заказы на 600 миллионов рублей. Московский ВПК, который объединял 12 губернских комитетов, получил напрямую от Военного министерства, минуя ЦВПК, заказы на 1547 миллионов рублей [164] .

К началу 1916 года выросла огромная неправительственная сила: 235 местных ВПК, объединенные в 33 областных, и их число увеличивалось. Предприятия ВПК выполняли не только военные заказы, но и готовили кадры военных шоферов, техников, машинистов, токарей, слесарей и т. д. Создавались новые отрасли — химической и фармацевтической промышленности [165] .

В ЦВПК были созданы секции: механическая, химическая, по снабжению армии, вещевая, продовольственная, санитарная, по изобретениям, автомобильная, авиационная, перевозок, угольная, нефтяная, торфяная и лесная, мобилизационная, крупных снарядов, станков и пр.

ВПК стали координаторами и посредниками между государством и частной промышленностью в размещении военных заказов. ВПК предоставлялось отчисление в один процент от всех казенных заказов, что составило многомиллионные суммы. Кроме того, запрещалась критика в СМИ их деятельности. Почему — непонятно.

Результативность общественных организаций хорошо видна в создании госпиталей, лазаретов и санитарных поездов. На 1 января 1916 года Всероссийский земский союз создал 3100 лазаретов на 173 тысячи коек. Союз городов — на 70 тысяч коек, Красный Крест — на 48 тысяч коек, а Военное министерство — на 160 тысяч коек. Кроме того, земцами было оборудовано более 50 санитарных поездов.

«Фронт даже нагляднее тыла — оказался в ведении земцев. Земская работа по качеству стояла выше правительственной, а, главное, она приходила на помощь скорее. Между военными властями и отделами Земского союза создались личные связи. От хирургических инструментов и перевязочных материалов до эвакуационных поездов, распределительных пунктов, медицинского персонала, госпиталей — все было предусмотрено вовремя и обслужено земской организацией.

Кроме 12 миллионов земских отчислений на это понадобились громадные средства, которые принуждено было дать правительство. До конца июня 1915 г. правительство отпустило земцам 72 миллиона; к 1 января 1916 г. общая сумма ассигновок выросла до 187 миллионов. К концу 1916 г. число земских учреждений разного типа, разбросанных по России и на фронте, составляло до 8000, и работали в них сотни тысяч людей. Понятно, что с таким размахом правительству нельзя было не считаться» [166] .

Среди этих поездов и лазаретов можно разглядеть и стройную фигуру прапорщика Шульгина.

Казалось, руководствуясь патриотическими настроениями, все должны были стремиться к дружной работе во имя грядущей победы. Однако и здесь не исчезала конкуренция между правительством и монополиями (шире — вообще бизнесом). Отодвинуть конкуренцию на второй план могла лишь осторожная политика короны в отношении своих ненадежных партнеров, которые, не будем забывать, обладали мощными политическими позициями в СМИ и Государственной думе.

При этом положение таких политиков, как Шульгин, было донельзя сложным. Их патриотическое чувство и дворянский монархизм постоянно испытывали мощное давление противоречивой повседневной рациональности. Во-первых, государственная машина управления давала непростительные сбои; во-вторых, власти предержащие не хотели ее совершенствовать; в-третьих, сам Прогрессивный блок опирался на очевидно антимонархические силы, в числе которых выделялись и те, кто был отъявленным пораженцем в годы Русско-японской войны. Кроме того, все газеты, преимущественно руководимые евреями или сочувствующими им либералами, которые не скрывали своей революционности во время смуты 1905 года, теперь перешли в патриотическо-оппозиционный лагерь, на чьем флаге сейчас значилось: «Победа и парламентаризм!»

Поэтому для Шульгина любой выбор грозил неизбежным личным поражением. Быть стопроцентным защитником неэффективных порядков Шульгин-политик не мог, но полностью переходить на сторону оппозиции Шульгину-дворянину не позволяли убеждения. Традиции дворянской культуры, рожденной свободой и простором солнечного поместья и мистически величественным образом Российской империи, сжимались новыми интересами сахарозаводчика, парламентскими сговорами и войной.