Федор Раззаков - Ефремовы. Без ретуши

— А знаешь, Света, шеф тебя вчера хвалил: «Блистательная девочка у тебя на курсе, Карлыч, та, что Лизу в «Бесах» играла. Она как кошка. Если кошку бросить с высоты, она обязательно упадет на лапы. И эта девочка справляется с любой ситуацией». Так что гордись.

— У-у, — загудели наши. Они и раньше косились, считали меня любимицей Монюкова, а теперь появилась новая тема для пересудов.

— Спасибо, — только и смогла произнести я. Покраснела от удовольствия и смущения и поймала очень странный взгляд Карлыча. Я нравилась ему не только как актриса, не зря он с самого начала так мне помогал, но Монюков вел себя корректно, никаких предложений, даже намеками, не делал, и я долго не понимала природы его симпатии, хотя была наслышана о том, что наш мастер большой ценитель девичьей красоты. Чуть не в каждом выпуске находил себе музу. На нашем курсе позже завел роман с моей подругой Любой Нефедовой, об этом все знали.

Я ничего не замечала, думала только о Ефремове. Своим комплиментом он пробудил мечты и желания, которые прежде представлялись несбыточными. Скрывать чувства я больше не могла, но абсолютно не представляла, как в них признаться. Наконец решила подарить цветы. На дворе был май, все деревья цвели. Почему-то мне показалось, что Олегу Николаевичу должна нравиться черемуха. Ребята по моей просьбе нарвали огромный букет. Для кого — они не знали.

У меня не было ни адреса, ни телефона Ефремова, только номер приемной. Позвонила его секретарю — Ирине Григорьевне Егоровой, назвалась и попросила разрешения передать Олегу Николаевичу цветы. Она не всех пускала и даже по телефону далеко не со всеми соединяла любимого шефа, а мне сразу предложила: «Хорошо, приходите»…

Когда я пришла, Ирина Григорьевна сказала:

— Давайте ваш букет. Поставлю цветы у Олега Николаевича в кабинете.

— Только не говорите от кого!

Потом она рассказала мне, как Ефремов вошел к себе, увидел охапку черемухи на столе и изумленно спросил:

— А это что такое?

— Поклонница ваша передала. Одна молодая особа.

Ефремов долго допытывался, кто это, но Егорова молчала как партизанка. «Знаете, Светланочка, — сказала она мне, — Олег Николаевич был очень заинтригован. И тронут».

Несколько дней я собиралась с духом, а потом позвонила Ирине Григорьевне, попросила соединить с Ефремовым. И еле выговорила:

— Олег Николаевич, здравствуйте. Это студентка Светлана Родина. Это я передала вам цветы. Я вас очень люблю…

— Так это ты, — протянул он после паузы. — Не знаю почему, но я сразу так подумал. Может, зайдешь?

— Хорошо, приду…

В тот вечер мы сидели в кабинете Олега Николаевича, пили чай с конфетами — Ирина Григорьевна постаралась — и разговаривали о моей учебе и его театральных делах. Так все и началось. Мы стали встречаться.

Нелегко было перейти с Ефремовым на «ты», я редко называла его Олегом или Олежкой, чаще Олегом Николаевичем. Он звал меня своей девочкой, и его отношение иногда напоминало отцовское. В каком-то смысле я действительно заменила ему дочь, ведь не просто любила, но и почитала. Зачастую Ефремов делился со мной тем, чем не мог поделиться даже с близкими людьми.

С родной дочерью у Олега Николаевича не было особого контакта. Анастасия родилась вне брака: после расставания с Лилией Толмачевой Ефремов несколько лет жил с Ириной Мазурук — выпускницей сценарного факультета ВГИКа, дочерью знаменитого летчика. Она и родила ему Настю. Когда появилась дочка, Олегу Николаевичу было не до пеленок-распашонок — театр «Современник» делал первые шаги. С Мазурук он расстался через три года. Официально оформил отцовство еще через несколько лет. На тот момент у Ефремова уже была вторая жена, Алла, и сын Миша. Ирина тоже вышла замуж. Ее муж собирался удочерить Настю, Олег Николаевич не позволил.

Возможно, если бы не Миша, их отношения сложились бы по-другому — сын всегда был ближе Ефремову, чем дочь. Хотя из-за работы он толком не занимался обоими детьми. Все силы и время тратил на театр — сначала «Современник», потом МХАТ. Я от него только и слышала — театр, театр, театр…

Он познакомил меня со всеми своими друзьями — Рощиным, Аджубеем, Александром Гельманом, Михаилом Шатровым, Егором Яковлевым… Я попала в ближний круг Ефремова, хотя он мало кого подпускал к себе, принимал поклонение и заботу, но держал на расстоянии. «Одинокий волк» — выражение, часто употребляемое знавшими его людьми, — не просто метафора, а определение обычного состояния Олега Николаевича. Нарушать его он разрешал немногим, только тем, кому верил.

Мы ходили в гости, на банкеты и премьеры. Меня смущал мой непонятный статус, я пыталась отказываться:

— Может, не надо, Олег Николаевич? Что подумают ваши друзья?

— Да брось ты, поедем, тебе будет интересно! Они все поймут правильно.

Когда приходили, Ефремов говорил: «Прошу любить и жаловать, это молодая актриса Светлана Родина. Она пока учится в Школе-студии МХАТа, но скоро вы о ней услышите». И меня прекрасно принимали, я не чувствовала никакой неловкости.

Мы ходили в театры, в том числе и в «Современник», и нигде не возникало проблем. Зато в «родном» МХАТе я однажды пережила не очень приятный момент. После премьеры спектакля, который Ефремов играл вдвоем с Татьяной Дорониной, он пригласил меня на банкет. Женщин-актрис кроме нас с Татьяной Васильевной не наблюдалось, были только гримеры и Ирина Григорьевна Егорова. Я поздравила Доронину с премьерой, сказала, что она мне всегда очень нравилась. В ответ Татьяна Васильевна выдавила из себя одно-единственное слово «Спасибо», произнесенное таким тоном, что я просто онемела. За столом Доронина разговаривала только с Ефремовым, будто показывая, что остальные ей неровня. Я чувствовала себя ужасно неловко и потом пожаловалась Олегу Николаевичу:

— Не надо было ее поздравлять. И вообще идти на этот банкет.

— Почему? Ты прекрасно держалась. А от нее не стоило ждать чего-то другого. Это же Доронина…»

Как мы помним, Доронина пришла в МХАТ за несколько лет до Ефремова — в 1966 году. Считалась там примой, но все-таки Ефремов ее тогда «уел», не захотев строить на ней репертуар. И Доронина в середине 1972 года перешла в Театр имени Маяковского, к Андрею Гончарову.

Но вернемся к Светлане Родиной.

В 1975 году она училась на последнем курсе и позволила себе вольность — решила пройти пробы в фильм Резо Эсадзе «Любовь с первого взгляда», который снимался в Ленинграде. В один из дней Родина съездила в город на Неве, но не учла, что это может стать известным руководству курса. В результате кто-то из ее же сокурсников поставил в известность Монюкова и тот провел собрание, где разбирали «недостойное поведение студентки Родиной». Там от нее потребовали покаяния, но она отказалась. Тогда Монюков пригрозил ей отчислением. И действительно поднял этот вопрос перед руководством Школы-студии. Но Родина рассказала обо всем своему возлюбленному — Олегу Ефремову. И тот помог. Позвонил ректору Школы-студии Радомысленскому и попросил не обижать талантливую студентку, да еще перед самым выпуском.