Александра Толстая - ДОЧЬ

— Ссорились жены между собой? — спросила я.

— Нет, жили дружно. Да, впрочем, я была тогда очень еще маленькая и плохо помню.

Меня интересовал вопрос, насколько молодежь придерживается сейчас законов веры мормонов, запрещающих курить и пить? Я скоро получила ответ на этот вопрос. Один раз, когда мы в поезде возвращались с одной из наших поездок с миссис Гайтс, в наше отделение подсел молодой человек лет 20. Он узнал миссис Гайтс, почтительно ей поклонился, и они перекинулись несколькими словами. Юноша происходил из мормонской среды, миссис Гайтс знала его отца. Во время разговора она вдруг наклонилась к юноше.

— Дыши, дыши на меня! — закричала она сердито. — Нечего задерживать дыхание, не отворачивайся! Табачищем от тебя несет… Мормон тоже… Если бы твой отец знал… Уходи отсюда! Видеть тебя не хочу!

И юноша молча, потупя голову, вышел.

Лекцию я читала в мормонском храме, в котором помещалось 2–3 тысячи людей. Кафедра была такая высокая, что пришлось подниматься на нее по лестнице. Таких я никогда еще не видела. Я посмотрела вниз, увидала эту громадную толпу и… испугалась. Заиграл орган… «Боже, Царя храни!» И мне вдруг стало весело. «Для меня, русской, национальный гимн играют, — думала я. — Как мило с их стороны». Вот прошло еще несколько минут, и страх мой совсем рассеялся… орган весело играл «Очи черные!»

«Очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные», — пела я внутри себя. Знает ли мормонский пастор слова этого романса, знает ли он, что это цыганский романс, исполнявшийся во всех русских кабаках?

Я уже никого и ничего не боялась, сосредоточилась на своей теме «Толстой и русская революция» и без всякого усилия использовала уроки моего милого учителя Джона Барри. А в газете «Миннеаполис Трибюн» появилась заметка: «В конце концов гигантский экономический и государственный эксперимент в Советской России должен рухнуть, так как он основан на исключительно материальной концепции и движется только насилием, — заявила графиня Александра Толстая, дочь великого русского писателя, графа Льва Толстого».

В Чикаго я приехала уже вечером. Шофер такси помог мне втащить мои многочисленные вещи в большую, просторную переднюю.

Меня немедленно окружила целая группа старушек, и в первую минуту я никак не могла понять, кто — кто? Хозяйка дома, мисс Смит, друг мисс Аддамс, сказала мне, что Джейн сейчас нет, она в Хулл—Хауз, но что она очень рада со мной познакомиться и иметь меня гостьей в своем доме. С первого момента, как я ее увидела, я полюбила Мэри Смит. Лицо спокойно–красивое, почти классическое, чудные, ласковые серые глаза, естественно волнистые седоватые волосы. Ничего искусственного, мелкого, повседневного. Ее царственная, высокая фигура спокойно двигалась по дому, и видно было, что все — и горничная Анни, и кухарка, и другая мисс Смит, которая жила с ней в доме, но которую звали Элеонора Смит, — все ее обожали. Элеонора была совсем другого типа. Грузная, высокая, с крупными чертами лица и низким раскатистым голосом.

— Вещи ваши придется оставить здесь до завтра, — сказала Мэри Смит. — Истопник придет завтра топить и снесет вам их, а пока что Анни возьмет наверх все, что вам необходимо на ночь. Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Она дышала тяжело, когда поднималась по лестнице, у нее была астма.

Я вымылась, причесалась, но, спустившись вниз и увидав груду своих безобразных вещей — тут были и русские портпледы, и японские корзинки, и старые чемоданы, решила, не дожидаясь истопника, освободить переднюю от этого хлама и, взвалив тяжелый чемодан на плечо,потащила его наверх. Когда я снова спустилась, в передней уже собрались все старушки. Анни увидала, побежала за кухаркой, потом пришли обе мисс Смит.

— Оставьте, зачем вы это делаете! — в ужасе воскликнула Мэри Смит.

— Я никогда ничего подобного не видела. Как мужчина! Ужас! — возмущалась Элеонора.

И они стояли и наблюдали до тех пор, пока я не перетаскала все вещи, вскидывая одну за другой на плечи и забавляясь их удивлением.

На другой день в Хулл—Хаузе я познакомилась со знаменитой Джейн Аддамс [117] Джейн Аддамс - американская общественная деятельница.

— А я вас помню девочкой с косичками в Ясной Поляне, когда я была у вашего отца. Вам было лет 11, — сказала мне мисс Аддамс. — Вы вбежали в комнату, где мы разговаривали. Отец ваш повернулся ко мне и сказал: — А это моя младшая — Саша.

Мы обе расхохотались.

Мисс Аддамс спрашивала меня, как я намерена устроиться в Америке, и вызывалась всячески мне помочь. Жила она в отдельной небольшой квартирке, показавшейся мне очень темной, в Хулл—Хаузе, со старинной^немного потертой мебелью. Горел камин.

Поговорив с мисс Аддамс и познакомившись с ее окружением, я поняла, какое влияние она имела на окружающих. Слово ее — закон. Она управляла людьми, не приказывая, подавляла без желания давить. Хулл—Хауз — это Джейн Аддамс. Джейн Аддамс — это Хулл—Хауз.

Она царила не только в Хулл—Хаузе. Дом Мэри Роз Смит, обе мисс Смит жили и существовали только для Джейн Аддамс.

Очень скоро я поняла, что политически мы расходимся с мисс Аддамс, и я почувствовала, что она разочаровалась во мне как дочери величайшего гуманиста и либерала — Толстого.

Я не скрывала своих убеждений. Для меня пацифизм отца, его любовь к народу, желание облегчить его участь было искренним, глубоким убеждением, основанным на годами продуманном религиозном мировоззрении. Если говорить об уничтожении насилия, то всякого насилия; капитализма — то всякого капитализма, включая государственный капитализм; если говорить о пацифизме, то только о пацифизме, основанном на словах Христа «не убий», а не только когда это выгодно одному атеистическому, беспринципному правительству, которое говорит о пацифизме, потому что не готово к войне. На эту приманку пацифизма и ловит наивных американских либералов советское правительство. Умные, живые глаза мисс Аддамс омрачились, когда я сделала несколько подобных замечаний.

Джейн Аддамс считала, что при всех недостатках в коммунистическом режиме путь к свободе им открыт, что заслуга революции в том, что она раз и навсегда опрокинула монархический строй, лишила возможности помещиков и капиталистов эксплуатировать крестьян и рабочих. Но главное достижение — это было стремление большевиков к миру. К пацифизму надо стремиться при всех условиях, добиваться мира какой угодно ценой… Что касается признания советского правительства, то тут не могло быть вопроса — признание, с точки зрения мисс Аддамс, было необходимо, так как это признание гарантировало мир.

Я очень скоро поняла, что убедить Джейн Аддамс, заставить ее понять ужас большевизма — невозможно. Она была окружена тесным кольцом интеллигентных людей — профессоров, ученых, штампованных либералов и пацифистов. Мисс Элеонора Смит рассказала мне, как Хулл—Хауз посетила бабушка русской революции, Брешко—Брешков–ская. Бабушка жила в Хулл—Хаузе и направо и налево пушила коммунизм. Но этого было мало… Бабушка захотела прочитать лекцию для Хулл—Хауза и его опекаемых.