Александра Толстая - Жизнь с отцом

1884 год — один из самых драматических в долгой жизни великого Толстого. Крайней остроты достигли его страдания за обездоленный, нищий, голодающий народ. А сознание, что он сам вопреки своей вере, своему идеалу продолжал жить по-барски, терзало и мучило его. Тогда же ощутимей стало отчуждение от жены, детей, неприятие их бытового поведения, господского, светского, праздного. В дневнике писателя немало горьких строк осуждения, самобичевания, признания невыносимости своего положения. "Очень тяжело в семье, — помечено там 4 апреля 1884 года. — Все их радости, экзамен, успехи света, музыка, обстановка, покупки, все это считаю несчастьем и злом для них и не могу этого сказать им… Как они не видят, что я не то что страдаю, а лишен жизни вот уже 3 года". И на другой день снова: "Целый обед, кроме покупок и недовольства теми, которые нам служат, — ничего. Все тяжелее и тяжелее" (т. 49, с. 78). Ему казалось, что он "один не сумасшедший… в доме сумасшедших" (т. 49, с. 99). Не выдержав, в ночь с 17 на 18 июня, взяв котомку, он покинул усадьбу, чтобы "уйти совсем" (т. 49, с. 105). Однако вернулся с "половины дороги", так как на свет должен был появиться его двенадцатый ребенок. "Начались роды, — то, что есть самого радостного, счастливого в семье, прошло как что-то ненужное и тяжелое", — корил себя Толстой (т. 49, c.105). Утром 18 июня 1884 года в семье Толстых родилась девочка, названная Александрой.

Не ведал тогда Толстой, что эта девочка, столь неприветливо встреченная родителями, занятыми собой, сложными личными проблемами, займет огромное место в его жизни и сердце, поймет и услышит его, проникнется его демократическими религиозно-нравственными воззрениями, а своей трепетной преданной любовью осветит его закатные годы. Не ведал тогда Толстой, что из этого младенца сформируется личность масштабная, деятельная, внутренне свободная, отказывавшаяся жить во лжи, натура бунтарская. Не ведал он тогда, что этой девочке предстоит путь тернистый, что опалит ее война, что пройдет она через тюрьмы и лагерное заключение, что ждут ее изгнание и разлука с Ясной Поляной, превращенной ее усилиями в памятник отцу, с Россией. Не ведал он тогда, что этот нелегкий путь с тяжкими испытаниями и препятствиями, потребовавший от нее напряжения духовных и физических сил, мужества, пройдет она достойно, с честью, не ославив имени своего гениального отца. Не ведал он тогда, что дочь наделена литературным дарованием, что, следуя его шутливому совету писать "как дневник, о впечатлениях, о мыслях, главное — мыслях и чувствах, которые приходят" (т. 81, с. 242), создаст мемуарные повествования высокого уровня.

Тогда, в теплый июньский день, до всего этого было далеко. Младшая дочь Толстого росла в многолюдной семье, с различными интересами, вкусами, дисгармоничной, несхожей с той, в которой проходили детство и отрочество "старших детей", ведь на них "положено" было много любви и бережного внимания. С Сашей все обстояло иначе. Сначала к новорожденной "приставили кормилицу кормить", затем отдали на попечение старой няни, часто сменяющихся гувернанток и преподавателей. Софья Андреевна ответственно относилась к образованию дочери, приглашала к ней лучших педагогов, но при этом Сашу не баловала "лаской и нежностью", не вникала в мир ее чувств, держала вдали от себя, часто раздражалась на нее, оскорбляла и унижала. Девочка на это отвечала дерзостью, упрямством, непослушанием.

Как знать, что в конце концов получилось бы из Саши с ее затаенными обидами, ожесточенностью, чувством какой-то своей ущербности, если б рядом не оказался отец — чуткий, тактичный, нашедший к ней ключ. Поначалу он не очень замечал девочку, лишь когда она вышла из младенческого возраста, начал приближать к себе. По мере того как дочь взрослела, между отцом и нею все чаще и чаще происходили уединенные беседы, серьезные, содержательные. Его влияние помогало Саше смягчать свой характер. А те "хорошие" разговоры, которые писатель вел с дочерью в пору ее превращения из подростка в зрелого самостоятельного человека, исцелили ее израненную душу, заронили в нее зерна добра, веру в его гуманистические христианские идеалы, готовность к служению людям, милосердию. Она многажды слышала от отца: "Мне нужна твоя любовь". И он ее сполна получил. Не случайно младшая дочь, единственная из близких, была посвящена в тайну его "ухода", помогла в спешных сборах ночью 28 октября 1910 года, знала о его местопребывании, по его зову приехала в Шамордино и вместе с ним проделала крестный путь до Астапова. Все дни и ночи смертной болезни отца Саша находилась возле него, ухаживала за ним и, переходя от надежды к отчаянию, всячески стремилась предотвратить роковой исход. Потеря того, кто был большим другом, учителем, наставником, явилась для нее огромным горем. Она словно потеряла почву под ногами.

Выход из личной драмы принесло бедствие всенародное. Разразилась война, и Александра Львовна поняла, что ее место там, где льется кровь, страждут люди, которым она нужна. "Сидеть дома сложа руки было немыслимо… Я не могла сидеть дома, я должна была участвовать в общей беде", "Я решила идти сестрой милосердия", — так объясняет она сделанный ею выбор.

Удивительная и почти фантастическая военная биография Александры Львовны отмечена мужеством, непреклонностью воли, проникнута пафосом милосердия, особенно к низшим чинам.

В декабре 1917 года она с двумя Георгиевскими медалями вернулась в Ясную Поляну. Тотчас же перед дочерью Толстого открылось широкое поле деятельности, исполненной высокого смысла. Недавно томившая ее "зияющая пустота" исчезла. Еще в 1911 году она вместе с В. Г. Чертковым выпустила трехтомное издание "Посмертных художественных произведений Л. Н. Толстого" и на гонорар согласно желанию отца выкупила яснополянскую землю и передала крестьянам. Теперь, по возвращении, Александра Львовна вдохновилась возникшим в кругу сподвижников писателя замыслом — подготовить и выпустить первое серьезное и самое полное собрание его сочинений. Она всю себя посвятила увековечению памяти отца.

Преклонение перед национальным гением России сотворило чудо: вокруг холод, голод, разруха, гремит Гражданская война, а небольшая группа ученых, таких, как А. Е. Грузинский, А. А. Шахматов, М. А. Цявловский, Н. К. Пиксанов, Сергей и Александра Толстые, юрист Н. В. Давыдов и "скромные дамы", у которых все в прошлом, переступали порог отведенной им в Румянцевском музее комнаты, разбирали, систематизировали, выверяли беспорядочно сложенные в ящики бесценные автографы писателя. "Музей не отапливался, — читаем в мемуарах Александры Львовны. — Трубы лопались, как и везде.