Александра Толстая - ДОЧЬ

— Простите, я, собственно, не знаю, почему вас снимают и кто вы, но разрешите и мне снять с вас фотографию. — Затвор щелкнул: «Данке зер» [91] Спасибо большое ( нем .). , и немец пошел узнавать, кто мы такие.

На пристани, среди толпы японских корреспондентов, лениво шмыгая калошами, с портфелем под мышкой, к нам подошел человек, в котором я, к ужасу своему, сразу узнала «своего».

— Я здешний представитель полпредства, — сказал он, — мне сообщили о вашем приезде.

Но, к счастью, он скоро отстал, а мы сели в такси и поехали.

Автомобиль медленно двигался по узким улицам, уступая дорогу пешеходам, женщинам с привязанными на спинах детьми, ребятам, играющим посреди улицы, велосипедистам–мальчикам в синих бумажных пиджаках с громадными белыми иероглифами на спинах, обтянутых штанах и белых, живописно завязанных слева повязках на головах, которые везли большие поклажи в колясочках. Кричали разносчики, стучали по камням деревянные сандалии: «цока, цока, цока, цока». Кружилась голова от непривычного, пряного запаха; глаза разбегались. Улица была больше похожа на фантастическую картину, на театр. Я никогда не думала, что Япония до сих пор такая характерно японская. Фигуры женщин с высокими прическами, в шелковых со странными рисунками кимоно, сужающихся вниз, как вазы на тонких ножках, с бантами на спинах, в белых чулочках и сандальях, с плоскими, разноцветными шелковыми зонтиками в руках; мужчины в темных кимоно и круглых канотье; фонарики: большие, маленькие, круглые, овальные, с иероглифами, разноцветные; бесконечные лавочки, изобилие товаров, шелка… Много, много детей в кимоно, ярких, цветистых, с бритыми затылочками, черненьких, как жучки… Болела голова.

— Простите, вы что–то спрашивали у меня?

— Да, чем вы, Толстая–сан, занимались в России?

— В России? Я организовывала школы, музеи… А скажите, почему вон тот человек в широкополой соломенной шляпе идет по самой середине улицы и дудит в дудочку?

— Вон тот? Это массажир (массажист). У нас в Японии слепые всегда избирают эту профессию. Он дудит — предлагает свои услуги.

— А он не боится, что его задавят?

— О нет, это невозможно, у нас автомобили ездят очень осторожно… А сколько же учеников было в вашей школе в Ясной Поляне?

— Около шестисот… А скажите, что везет этот мальчик на велосипеде?

— Обеды. Это подносы один на другом, иногда десять подносов: суп, рис…

— Как же он может везти все это на одной руке?

— О, это очень трудно, мальчики платят за эту науку сто иен. Видите, левую он закидывает назад и держит обеды, а правой управляет велосипедом.

Автомобиль остановился около маленького деревянного дома. Раздвинулась бумажная стена, и мы вошли. Женщина с высокой прической, в кимоно и беленьких чулках, стояла на возвышении, кланялась и улыбалась, и от всего ее существа веяло добродушной лаской и уютом. Мы сняли обувь и вошли, оставив башмаки внизу на полированном полу. Женщина, беззвучно ступая по татами — соломенным матам, вышла из комнаты и сейчас же вернулась обратно с подносом — крошечные чашечки с зеленым чаем и пронзительно яркими пирожными из бобов. От всего этого шел тот самый пряный запах, который нас поразил на улице. Курода писал, изредка задавая мне вопросы. Он посылал телеграмму в свою газету о нашем приезде.

Я никогда не забуду этот первый день в Японии. Мне казалось, что я перенеслась в иной, фантастический мир; так бывало, когда в детстве няня на ночь рассказывала сказки и, заснув, я во сне продолжала жить теми же волшебными видениями тридевятого царства, ковров–самолетов, волшебников и фей, всем тем, чего в настоящей, скучной жизни — нет.

Я была зачарована. Чем? Что потрясло меня так? Красота, яркость красок? Своеобразие людей, их одежды, богатство, обилие товаров в лавках после нищеты Советской России. Меня поразила быстрота мчавшего нас в Токио, на другое утро, европейски оборудованного поезда; мальчик в наморднике, предохраняющем его легкие от пыли, в то время как он мел вагоны. Я, не отрываясь, смотрела в окно: превосходно обработанные, удобренные поля, где использован каждый крошечный кусочек в несколько футов. Фруктовые деревья, виноградные лозы, обремененные плодами; живописность деревень с соломенными крышами и бумажными стенами, храмы с красиво изогнутой линией крыш и ворот, приютившиеся в парках среди темной густой зелени и ярко–красных, желтых кленов; рисовые поля, изрезанные на четырехугольники оросительными канавками. Сквозь туман мутящей головной боли я, не отрываясь, смотрела в окно.

— О бенто! О бенто! [92] О бенто — кушанье из риса. — кричали мальчики на станциях.

Курода–сан купил нам три коробочки. В них были рис, кусочки мяса, рыбы и овощей, палочки и между палочками зубочистка. Неуклюже действуя палочками, мы пытались есть, но не могли. Мясо и рыба были не соленые, а сладкие, фрукты кислые или горькие, от розового кусочка, который я разжевала, рот стал гореть огнем, как от хрена. Рис был без соли, холодный.

— Вам не нравится? — спросил Курода, ловко заправляя палочками рис в рот и заедая какими–то кусочками. — Хотите чая?

Чай оказался без сахара, зеленый, но нас поразило, что чай продавался по 5 центов [93] 2,5 американского цента. вместе с прехорошенькой глиняной кружечкой.

— Мне можно взять такую чашечку? — спросила Туся.

— Да, конечно, но она так грубо сделана…

В Осаке Курода отвез нас в гостиницу. Здесь было чисто, уютно, можно было отдохнуть после нашего двухнедельного путешествия, но мы не могли усидеть на месте, нас тянуло опять туда, в этот мир фантазии, в узенькие переулочки со странными людьми, красивыми изделиями, богатством товаров, красок, жизни…

Мы бессовестно глазели на проходящих японок в ярких кимоно с высокими прическами: «наверное, гейша», говорили мы друг другу; «а вон тот японец похож на римлянина в тоге».

Наконец, измученные, мы лежали в мягких европейских постелях. Сна не было.

С улицы доносились странные гортанные звуки, где–то протяжно и непривычно ныла на трех нотах струна, мучил тот же пряный, острый запах…

«Цока–цока, цока–цока!» — стучали деревянные сандальи.

Когда мы приехали, два японца — один повыше, другой пониже — вошли вместе с нами в переднюю гостиницы. Я покосилась на них. «Корреспонденты»? Но они не подошли к нам, а молча сели, один направо, другой налево.

Они, вероятно, сидели здесь все время, пока мы устраивались в номере. Но как только мы вышли из гостиницы, они молча встали и пошли за нами. Мы покупали фрукты, они стояли тут же и улыбались, мы зашли в аптеку, они за нами. Мы вернулись в гостиницу и пошли обедать в столовую. Японцы проводили нас взглядами и снова уселись на свои стулья в разных концах передней, один направо, другой налево.