Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

«Этот человек оскорбляет меня. Если бы всем была известна глубина дружеских чувств, которые я к нему питаю, стало бы ясно, как подействовало на меня чтение этого письма и размышление над ним». Гомес написал эти слова на обороте письма Марти.

Отношения были разорваны, в Нью-Йорке и Кайо-Уэсо сочли Марти дезертиром, и он оказался в одиночестве.

Он и сам понимал всю двусмысленность своего положения. Желая родине счастья, он вышел из уже марширующих рядов. И порой в тишине бруклинской квартиры его охватывал ужас, рожденный кажущейся бесполезностью своего существования. Он писал: «Привыкшая к перу рука болит от желания взять оружие более сильное и во имя цели более мужественной и трудной. Горечь моей земли входит в мою душу и сводит меня с ума…»

В декабре пришли вести о судьбе Боначеа. Генерал не захотел вступить в отряды Гомеса и отправился на Кубу сам, во главе дюжины отчаянных юнцов. Неподалеку от Мансанильо испанцы захватили всю группу в плен и расстреляли.

Неудача этой экспедиции лишь подтверждала мнение Марти о необходимости всесторонней подготовки восстания. Но Марти не мог аналитически сухо подходить к судьбам людей. Он сидел над развернутым газетным листом и вспоминал, что Боначеа сложил оружие последним из всех ветеранов Десятилетней войны. Разве не он заявил, что санхонская сделка «вредна для интересов страны»? Он был очень смел, этот Боначеа.

Тянулась мрачная зима, и Марти казалось, что у него никогда не было столь тяжелых дней. После разрыва с Гомесом удовлетворение приносила только журналистика, и, отправляя статью в Буэнос-Айрес или Боготу, он по-прежнему чувствовал себя бойцом.

«Президентская гонка» 1887 года кончилась поражением Джеймса Блейна, воинственного и ненавистного ему политикана. В Белый дом пришел демократ Кливленд, обещавший отменить протекционистские тарифы, покончить с коррупцией и стремлениями к внешней экспансии. Кливленд получил на выборах голоса мелкой городской буржуазии и фермеров, и Марти с удовольствием написал о нем в «Ла Насьон».

А тем временем продолжала сказываться разобщенность патриотов.

В мае генерал Лимбиано Санчес и молодой член нью-йоркского клуба «Индепендьентес» Панчин Барона Торнет с горсткой нетерпеливых инсургентов высадились на востоке Кубы. Но один из членов отряда оказался переодетым испанским шпиком. Он предупредил береговую охрану и, едва началась схватка, выстрелил Лимбиано Санчесу в спину.

Как и при высадке Боначеа, все было кончено очень быстро. Остров не знал о десанте, не ждал его. Даже окрестные гуахиро остались в стороне — мало ли в кого могут стрелять испанцы!

Кубинские колонии в Нью-Йорке и Флориде снова надели траур. Санчес и Боначеа ошибались, торопились, рисковали, но — во имя Кубы. И великая цель заслоняла в глазах эмигрантов личные цели неудачников. Нападки на Марти усилились. В газетах Кайо-Уэсо его даже называли трусом.

И Марти решил ответить.

25 июня 1885 года зал «Кларенден-холла» заполнили эмигранты. Белый как бумага Марти попросил собравшихся сформулировать обвинения. Никто не вышел к трибуне, и только выкрики из рядов говорили о недоброжелательности аудитории. Марти начал речь. Зал стих не сразу, но, стихнув, слушал:

— Все мы хотим свободы Кубы, и различие мнений ранит наши ряды. Но я полон твердой, как скала, решимости и надежды увидеть в моей свободной стране такие порядки, при которых каждый будет уважаем, как святой. Должно быть само собой разумеющимся, что в общественных делах нет большей воли, чем воля страны и ее благо, преобладающие над частными интересами.

Наутро Трухильо писал Масео в Нью-Орлеан: «Мне доставило большое удовольствие, что на этом торжественном и великолепном собрании не было высказано (Марти. — Л. В. ) ни одной мысли, ни одной фразы, которая могла бы помешать прогрессу революционного движения или сыграть на руку нашим врагам, описывая положение так, словно мы разъединены и ненавидим друг друга.

Я и не ожидал ничего другого, зная тонкую политическую и патриотическую тактичность Марти. Он заявил, что всегда был и будет с нацией».

Трус не мог бы выйти на трибуну для открытых дебатов. Это понимал каждый, и обвинения в адрес Марти стали потихоньку стихать. А он, следя за событиями на Кубе, все больше убеждался, что времена каудильо уходят.

Трудовой люд острова пробуждался. Родилось Объединение рабочих Гаваны, призвавшее к солидарности всех трудящихся. Росло количество обществ взаимопомощи рабочих, которые назывались обществами сопротивления. Приверженец Маркса Ройг-и-Сан-Мартин возглавлял борьбу против сторонников «аполитичного» Сатурнино Мартинеса, когда-то, в годы детства Марти, создавшего первые объединения табачников, а теперь воспевавшего «славу льва Кастилии». Упрямые побеги подлинного свободомыслия появлялись на острове вместе с ростом кубинского пролетариата, и первые классовые стычки на Кубе шли параллельно с битвами североамериканских рабочих.

В августе и сентябре Марти отослал в Буэнос-Айрес несколько больших очерков. В них говорилось об индустриальных проблемах Соединенных Штатов, о борьбе «Рыцарей труда», о многотысячных процессиях возмущенных рабочих на улицах американских городов, о том, что против трудящихся объединились все «сильные мира сего» — предприниматели, правительство, католическая церковь. Марти видел, что наступление капитала внутри страны сливается с его внешней экспансией, и предупреждал об этом свою Америку:

«Есть в Соединенных Штатах буйные и бесцеремонные люди, привыкшие класть ноги на стол; люди с толстой мощной и наглой речью, быстрые на расправу. Это новоявленные гунны, которые мчатся на паровозах, мародерствуют и опустошают по-современному. Величайшие мошенники, они создают компании, обещают дивиденды, покупают красноречие и влияние, опутывают конгресс, ведут за собой под узду законодательство, загребают барыши. Сенаторы посещают их с черного хода, министры наведываются к ним в ночное время. Одно неукротимое желание постоянно приводит в движение эту чудовищную машину: заграбастать все, что попадется под руку, — землю, деньги, субсидии, гуано Перу, северные штаты Мексики.

Они бесстыдно разжигают презрение, с которым здесь и без того привыкли смотреть на испано-американские народы.

Злодеи, которые ради своей наживы сеют горе и вражду между народами, заслуживают того, чтобы их с петлей на шее, босыми, с обритыми головами провели по улицам мирных городов.

Кто они? Банкиры? Нет, бандиты — вот их настоящее имя!»

Владелец «Ла Насьон» долго не решался напечатать эти очерки. Еще бы! Ведь Марти обличал «демократическую» страну, которая была образцом для аргентинских лидеров. Но в конце концов желание сеньора Митре-и-Ведиа увеличить тираж своей газеты победило опасения. Он заслал в набор полученные из Нью-Йорка очерки, и они увидели свет.