Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

– Да уж конечное дело – было бы мясо – пельмени бы налепила, да муки нет.

Так жили они спокойно и тихо, и, казалось, спокойной этой жизни не будет конца. Ксения давно сдала бригадирство бывшему Софьиному ученику и работала теперь на новом станке. Она искренне считала – работать на нем так легко, что устать просто невозможно. Однако все чаще к концу рабочего дня у нее разбаливались ноги и неприятно саднила спина. В такие дни она думала, что стареет, а до конца – до пенсии еще два года… потом год… И вот, наконец, пришел долгожданный день – пенсия! С этой минуты она больше в мастерские не заглядывала.

А Софья уже навсегда осталась Нянькой – учила мальчишек; оформили ее с официальным титулом – мастер-воспитатель. До пенсии было ей еще далеко, целых восемь лет, но ей тоже порядком поднадоело изо дня в день повторять одно и то же, учить одному и тому же. В тайне ей давно уже хотелось как-то изменить свою жизнь. Да как?

Внезапно их жизнь круто переменилась.

Дело в том, что за речкой, отделявшей городок от степи, стал разрастаться и отстраиваться эвакуированный сюда во время войны небольшой инструментальный завод. Лет через шесть-семь после окончания войны он постепенно начал превращаться в большой станкостроительный комбинат. Ширился комбинат, и вокруг него появлялись целые улицы жилых домов.

«Наследный дворец» Ксении все больше врастал в землю, кренился на бок, и хозяйка озабоченно говорила, что в одну прекрасную ночь они проснуться в речке, вблизи которой, на самом конце узкой, крутой улочки с красивым названием приречная и стоял дом.

Но до этого, к счастью, не дошло: комбинат все активнее поглощал, всасывая в себя городок – и не только его жителей, но и улицы, площади, скверы. Первой исчезла, была снесена с лица земли улица Приречная. Все жители поместились по ту сторону реки в двух пятиэтажных домах.

И тут-то Софья внезапно оживилась, Не сказав ничего Ксении, уволилась из мастерских и ушла на строительство, стала работать по старой своей специальности – маляром. Она очень быстро вспомнила все, чему научилась когда-то, и работала теперь с удовольствием, со вкусом. Она сильно и как-то ладно похудела и от этого сразу помолодела. Ей минуло сорок восемь, но никто, глядя на эту ловкую, веселую женщину не мог подумать, что ей столько лет.

– А что? – смеялась Софья. Конечное дело – сорок лет – бабий век, зато в сорок пять – баба ягодка опять!

Жили они теперь в малогабаритной двухкомнатной квартире. Весь уклад их жизни неузнаваемо изменился. Ксения хозяевала – готовила, убирала, стирала. Софья работала много и, как в старые времена, бегала по вечерам на «халтуру». Вовсе не потому, что была жадна до денег, ей просто нравилась работа, нравилось приходить домой усталой и, повалившись на кровать, вспоминать все, что было сделано за день. В глубине души она жалела Ксению, что та целый день сидит взаперти одна.

И как-то предложила подруге:

– Пошла бы ты к нам в бригаду. Я тебя быстро обучу. С полгода проработать подсобницей, а там, гляди, и самостоятельно начнешь.

– Да чего я там не видела? – огрызнулась Ксения. – В краске, да в воде весь день болтаться?!

– Глупая! – рассмеялась Софья. – Не понимаешь ты, как это здόрово: пришла в дом, перед тобою стена – грубая, шершавая, серая, что грязь на дороге, а ушла – она нежная, что ребячья кожа, а колеры такие, как тебе и хозяину мечталось, – то бирюзовая, то палевая, то розовая! А что есть такой – ультрамарин называется, говорят, такое море бывает к ночи. И все это ты сделала, твои глаза и руки! Знаешь, как приятно?

На уговоры Софьи Ксения не поддалась – стара, мол, не очень здорова, поздно за новое дело браться; да и пенсии хватает, чего же еще?

Чтобы Ксении не было так уж тоскливо одной по вечерам, Софья на скопленные от халтур деньги купила недорогой телевизор. В первый месяц после покупки она и сама увлеклась, никуда не уходила и смотрела вместе с Ксенией все подряд, всю программу до конца. Но последнее время Ксения стала замечать, что Софья как бы еще помолодела, стала более подвижной, оживленной, меньше бралась за левые работы, но по вечерам все-таки почти не сидела – прибежит с работы, помоется, переоденется в новое, цветастое платье и убегает, а вечером приходит, когда Ксения уже улеглась спать. Но бывали дни, когда она после работы никуда не торопилась и вид у нее был не очень веселый. Усевшись рядом с Ксенией у телевизора, она невнимательно смотрела на мелькавшие на экране картинки и едва ли обращала внимание на то, что видит. В один из таких вечеров Ксения, искоса поглядев на товарку, спросила:

– Ну, а он-то кто? Что за человек?

Нисколько не удивившись вопросу, Софья тотчас ответила:

– Майор. Отставник. Лет ему шестьдесят два.

– Отставник. Так. А сейчас чем занят?

– Весны ждет. Ему от начальства участок выделен. И деньги на строительство дома. За службу.

– Здесь?

– В том-то и дело – не здесь. В Крыму. У самого моря…

– Вот оно что! Ну и как он тебе?

– Сама не знаю.

– Человек-то хороший?

– И этого не знаю… Ей богу… Иногда кажется – ничего, а иногда – не пойму, может и не очень хороший.

– Чем не хорош? – с тревогой спросила Ксения.

– Не знаю.

– Как это?

– А так – не знаю и все. Зовет меня замуж, мол, одинокий, семьи нет, будешь хозяйкой. Решил, говорит, виноград разводить. Выгодная очень ягода – хоть курортникам на месте продавай, хоть вези в Москву или куда на север самолетом. Они с родителями когда-то виноградарями были, богато жили. Кругом колхозы с хлеба на воду, а их – миллионер. Да на личном участке имели тридцать-сорок лоз.

– Что ж, может, и правда.

– Научу, говорит, тебя этому делу, так мы в миллионеры подадимся. Смеется, конечно, а все ж таки как-то уверенно тянет: ба-а-льшие тысячи на этом заработать можно.

Обе недолго молчали.

– Как-то мне, знаешь, боязно окончательное согласие дать, хоть он и торопит.

– Почему торопит?

– Скоро уезжать. Им солдаты строят – наблюдать надо.

– Ну, а ты?

– Вот и не могу решиться. Раз как-то говорю ему – ну, тысячи вы заработаете, а дальше что? Как, говорит, что? Жить будем. Машину купим, мебель самую дорогую. Ну, я опять спрашиваю – а дальше-то что? Обиделся. Так, говорит, мы работать будем, не воровать! Ничего я на это не сказала, а сама думаю – ну, как это только на самих себя работать? Людям-то от нас что будет? Он же не о том заботится, чтоб людей сладкой ягодой накормить, а об себе одном… А так он на внешность ничего, аккуратный…

– Что ж, может и привыкнешь к богатой жизни…

– Не знаю… Подумаю…

Больше ни та, ни другая на эту тему не заговаривали. Софья продолжала приходить домой поздно, тихонько пробиралась к себе, укладывалась, но долго не могла уснуть – чем ближе была весна, чем пронзительнее тянуло в открытую форточку талым снегом, тем тревожнее становилось у нее на душе. Она засыпала под утро, так ничего и не решив, а на утро шла на работу с головной болью. Она стала замечать, что и сама работа уже не доставляет ей того удовольствия, что раньше.