Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

«Быстро же он вырос. И не только живет, но и думает уже самостоятельно… А вообще, по моему, мне с ним здорово повезло! Конечно, он прав, мой боцман; нужно срочно засесть за наши записки. Систематизировать их и, пожалуй, взяться, наконец, за статью…»

Но, несмотря на принятое решение, тревожные мысли, сомнения в своей научной подготовленности все время одолевали его.

Однажды утром, Андрей медленно поднимался по лестнице к себе в реанимацию; внезапно его что-то ударило: навстречу ему спускалась женщина; в это мгновение он готов был дать слово, что видит ее в первый раз.

Так бывает – встречаешь кого-нибудь чуть ли не каждый день и вдруг в какую-то особую минуту он покажется тебе совсем другим – то ли увидишь его в новом ракурсе, то ли человек в твоем восприятии обновится…

Навстречу Андрею, освещенная из верхнего окна солнцем, спускалась заведующая отделением Зоя Александровна, Прелестная Зоя, как окрестили ее в больнице.

Сейчас она, действительно, была прелестна. Солнечный луч словно заблудился в ее легко взбитых, рыжеватых волосах. Андрей даже остановился, так ошеломило его новое, ранее не виденное, не замеченное в ее облике.

Прелестная Зоя, не задерживаясь, прошла мимо, улыбнулась, кивнула, спустилась на несколько ступенек и посмотрела снизу на все еще замершего неподвижно Андрея.

Она прекрасно поняла, какое впечатление произвела на доктора Маркова, и внутренне отщелкнула еще одну костяшку на счетах своих побед.

Бывает так, что человек влюбляется сразу, в одно мгновение? Наверное, нет. Что-то должно подготовить его к вот такому нелогичному состоянию души. Но влюбленному кажется, что все произошло мгновенно, как взрыв, как удар молнии, и он томится и радуется, трепещет от страха в ожидании счастья.

Вот такое состояние налетело на Андрея. Он уже не помнил ни о ее безапелляционности, ни о разных выпадах против задуманной ими работы, о запрещениях, обидах. Он бродил как в тумане, вдыхая его сладостные и ядовитые пары. Все, все его изыскания и находки отступили куда-то далеко, на задний план его жизни.

А Прелестная Зоя все также ласково-лукаво улыбалась ему при встрече и однажды, после десятиминутки, непринужденно заговорила:

– Мы теперь с вами соседи. Доктор Марков, на днях я переехала в дом тридцать пять, как раз напротив вашего. Придется как-нибудь зайти, посмотреть, как мои доктора живут. Пустите?

Андрей даже задохнулся, так это было неожиданно и удивительно. Он не успел ничего ответить – Прелестная Зоя уже прошла мимо своей подчеркнуто легкой походкой, как будто совершенно не интересуясь реакцией доктора Маркова. Впрочем, она прекрасно знала, какова она…

… Несколько дежурств прошли довольно спокойно – особо трудных больных не привозили, и Андрей с Сергеем Борисовичем мирно отдыхали в ординаторской, пили кофе, курили и тихонько запускали магнитофон с любимыми ими обоими записями Окуджавы…

Андрей в последнее время словно бы переселился в иной космический слой и позабыл обо всем на свете, кроме своей внезапно поразившей его влюбленности. Сейчас она терзала его меньше, чем в начале, он маялся только тогда, когда Прелестная Зоя была рядом. В такие минуты он внутренне метался от самоуверенной надежды до полной безнадежности, не находил тона для общения с нею, мрачнел, дерзил ей и старался как можно скорее уйти, убежать, не видеть ее, не говорить ни о чем, кроме как о деле.

Все это она прекрасно замечала и сознательно старалась держать его в постоянном напряжении. Не то, чтобы она была особо заинтересована в докторе Маркове, нет, он даже как будто мало нравился ей; но Прелестная Зоя была из тех уверенных в своей неотразимости женщин, которые ни за что не упускали ни одного явного или тайного поклонника. Она спокойно нанизывала их скальпы на шнурок и всегда носила у пояса, как дикарь свой военный трофей. Она была уверена, что теперь-то доктор Марков наверняка позабудет о своих антиинфарктных затеях – у него просто не хватит душевных сил заниматься чем-нибудь, кроме своих безнадежных попыток покорить ее, Прелестную Зою…

Однако она ошибалась. Ошибалась, как многие женщины ее типа, слишком уверенные в своей неотразимости и уме.

Ей казалось, что Андрей выжидает момента, когда она снизойдет до его обожания и с удовольствием растягивала время и подстегивала и подстегивала, как могла, его кажущееся нетерпение.

Но внимательно наблюдавший за ним Сергей Борисович прекрасно понимал, что ждет Андрей не только победы над Прелестной Зоей, Казалось, он никогда еще не был так внутренне собран и сосредоточен, как сейчас. И, может быть, как раз отношение к Прелестной Зое и помогло ему.

Сергей Борисович давно понял прозрачную игру завотделением и относился к ней все более враждебно. Но Андрею не говорил о Зое ни плохого, ни хорошего, просто делал вид, что ее не существует. И Андрей не делился с Сергеем Борисовичем ничем, что касалось его отношения к Прелестной Зое. Вероятно, потому что где-то очень глубоко, в том эмоциональном слое, где гнездилась его влюбленность, что-то начало подспудно происходить; та настороженность, с которой он наблюдал за Прелестной Зоей первое время, та стесненность и боязнь показаться смешным в ее глазах, постепенно сменились более сознательной, более критической настороженностью и более беспристрастной наблюдательностью.

Не признаваясь открыто ни себе, ни Сергею, он пришел к выводу, что материалов для настоящей научной статьи у них уже вполне достаточно; ведь не даром же они оба работали в реанимации, куда большей частью поступали сердечники с самыми тяжелыми формами заболевания.

Теперь по ночам в свободные минуты они уже не тратили время на слушание песенок Окуджавы, а писали, чертили малопонятные схемы, спорили иногда так громко, что споры их вскоре, действительно, как предупреждал Андрея Валерка, стали достоянием чуть ли не всех врачей клиники.

Нечего говорить, что не все их коллеги доброжелательно относились к затеянной ими работе. Некоторые просто не верили в их научную эрудицию, а некоторые попросту завидовали им, хотя, конечно, завидовать было абсолютно нечему! Нашлись и такие, кто старался как можно подробнее информировать обо всем Прелестную Зою.

Однажды вечером – случайно или неслучайно, она сама не могла бы сказать точно, – она задержалась в клинике, и, проходя мимо двери, ведущей в реанимационную ординаторскую, приостановилась. Было так тихо, что она решила: никого там нет, врачи, видимо, в палатах. Но вдруг из-за двери раздался голос доктора Маркова. Он пел:

И хриплым тенорком Сергей Борисович подхватил: