Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

Но по мере того, как она вслушивалась в объяснения Сергея Борисовича, хоть это и доставляло ей видимые усилия, лицо ее снова начало меняться – оно постепенно становилось прежним – красивым, гладким, любезным.

Но слишком хорошо за этот год узнал Андрей малейшие оттенки выражений этого лица, прежде казавшегося ему таким неотразимым! Может быть, он и не заметил, как в светлых глазах Прелестной Зои появилась тень расчета и примитивной хитрости, Он пристально глядел на нее и прикидывал: что еще она задумала, какой нанесет удар?

А она смотрела на него и поняла, что выдала себя.

И снова что-то изменилось в ней, во всем ее облике.

Как только Сергей Борисович замолчал, она заговорила, широко и открыто улыбнувшись:

– Я уже говорила, что не привыкла никому верить на слово. Вот вы меня, кажется, и убедили: в том, что вы нам рассказали определенно есть что-то любопытное… Да, определенно что-то есть интересное… Я попрошу вас, доктор Марков, – продолжала она, игнорируя Сергея Борисовича и обращаясь непосредственно к одному только Андрею, дать мне возможность подробно ознакомиться с вашей статьей и вообще с вашими материалами. Только после этого я смогу вынести окончательное суждение и… принять решение…

Нисколько не сомневаясь, что имеет на это законное право, – она вынула из рук Сергея Борисовича папку с материалами и положила себе в сумку.

– Я верну все во вторник, и, если, конечно, сочту это нужным, отдам своей машинистке перепечатать – уж очень у вас все небрежно оформлено…

– У выхода из клиники на них налетел Валерка.

– Ну, как? Что еще она напридумала, ваша Прелестная Зоя?

– Тише ты! – увернулся от ответа Андрей.

– Все опять неопределенно, – сумрачно сказал Сергей Борисович. – Что теперь она выкинет, совершенно неизвестно…

…Всю ночь металась над городом сухая гроза. Где-то на горизонте вспыхивали неяркие зарницы, высвечивая дальние дома.

Было тревожно, душно, сухо.

Андрей никак не мог уснуть. То ли от не разражавшейся никак грозы, то ли от того, что он утром узнал от профессора Званцева.

Ему не хотелось об этом вспоминать, не хотелось вообще ни о чем думать. Ему мучительно хотелось уснуть, забыть обо всем, стряхнуть с себя то странное наваждение, в котором он жил почти весь последний год…

…Под утро, наконец, обрушился ливень. Он раскатывался по крыше, перебегая то вправо, то влево, временами врывался в распахнутое окно лоджии, косой струей заливал ее бетонный пол и вдруг снова превращался в плотную, почти непроницаемую стену поблескивающих, как занавес из стекляруса, ровных струй.

Где-то в подсознании Андрея пошевелилась тусклая мысль: надо встать, закрыть окна, зальет все к черту, утром придется изрядно повозиться. Но подняться он был не в силах – простыня словно придавливала его тело к постели, он не мог сделать ни одного движения. Сутки дежурства были тому виной? Да нет, за годы работы он привык, если это было нужно, не спать по 20–30 часов кряду. Сбило его с ног совсем другое.

Во вторник, как только он пришел на дежурство, его вызвал к себе профессор Званцев.

– Вот, – сказал он, и, не поздоровавшись, протянул Андрею аккуратную прозрачную светло-зеленую папочку. – Ознакомьтесь.

– Статья? – обрадовался Андрей. – Значит, не подвела, перепечатала…

– Перепечатала…

– Молодец, спасибо ей…

– Да вы взгляните прежде… прежде чем благодарить…

– Андрей вытащил рукопись из папочки и ошеломленно уставился на заглавный лист.

– Как это может быть?

– А вот так.

– Но ведь она никакого отношения к нашей работе не имела! Она только мешала… совала нам палки в колеса… как же она посмела?!

– Посмела, как видите. И не только подписала вашу работу, но свою подпись поставила первой!..

Андрей торопливо полистал рукопись с уже вклеенными схемами. И неожиданно рассмеялся.

– Да вы поглядите, Георгий Иванович, – она ведь ничего, решительно ничего не поняла. Вы только посмотрите, как вставлены схемы. Она их даже прочитать не сумела! Что это такое, в самом деле?!

– Вот вам и ваша Прелестная Зоя, дорогой мой коллега!

– Что же нам делать?

– А ничего не делать. Ничто уже помочь не может – статья еще вчера отправлена в журнал…

– Как?

– Вы простите меня, старика, Андрей Николаевич, но вся клиника, а лучше всех – сама Прелестная Зоя знали о вашей… гм… влюбленности. Вот она ею и воспользовалась… Боюсь, это еще не конец…

Лежа без сна и прислушиваясь к грохоту ливня, Андрей бросался от одного крайнего решения к другому:

«Уйду к чертовой матери! Брошу все! Пойду снова на «скорую»! Не могу я с ней работать!»

Но уже через минуту это решение казалось ему предательством по отношению к Сергею. Да и к тем, кому он надеялся помочь – к больным…

В какую-то минуту он перестал злиться и неистовствовать, прислушался к себе и вдруг понял, что у него не осталось и тени прежнего восхищения Прелестной Зоей. Перед закрытыми глазами замаячило ее сухое, нагловатое лицо; он искренне удивился, как он мог когда-то считать ее прелестной, жаждать ее внимания!

Нет, то была совсем другая женщина! А может быть, он просто закрывал глаза на ее безапелляционность, на самоуверенность и видел только ее победительную манеру держаться и умение казаться неотразимо красивой? И все-таки что-то же было в ней, если целый год, целый год он только и делал, что думал о ней?!

Дождь хлестал и хлестал, в открытое окно вливалась влажная прохлада, и внезапно Андрей почувствовал, что смертельно, нечеловечески проголодался…

– Да ведь я со вчерашнего утра ничего не ел! – сказал он громко.

И почему-то от этого сознания ему стало гораздо легче.

Он вскочил с постели, не надевая тапочек, босиком прошлепал на кухню.

«Где Валерка? – подумал он мельком. – Ах, да, на дежурстве… Эх боцман, боцман, без шести лет доктор! Вот позаботился, сколько сырников напек, молодчина!»

От метавшегося напротив уличного фонаря в кухне было почти светло. С грохотом водрузил Андрей на стол огромную сковородку, взял ложку и, несмотря на то, что сметана подтаяла и расплылась, с жадностью стал есть. Он съел почти все, что приготовил Валерка.

Ежась от холода, побежал в комнату, улегся и сам не заметил, как мгновенно и крепко уснул…

Проснулся от Валеркиного ворчания.

– Что же ты окошки не закрыл? Я уже два ведра вынес, и все не конец!

– Ну, извини. Сейчас встану – помогу.

– Лежи уж. Я сам.

– Ты ж устал, с дежурства все-таки.

– Чепуха. Мы почти всю ночь с Пашкой проспали в ординаторской на диване. Девчонки за нас все делали.

– Практика называется!

– Подумаешь. В следующий раз мы за них…

– Сергей не заходил?

– Нет. Да я и так уже все знаю.

– Откуда?