Михаил Бобров - Записки военного альпиниста. От ленинградских шпилей до вершин Кавказа 1941–1945

Нашел Зою Васильевну. Она встречалась с Люсей несколько раз. Доставала ему различные документы. На «Ленфильме» взяла на него расчет и трудовую книжку, оформляла справку о болезни. Несколько раз Никитина ходила в Смольный с его документами и заявлением. Сама дистрофик, кожа да кости, Зоя Васильевна сделала для Люси все, что смогла. Алоиз крепился, собирая всю свою волю в кулак, и мы с ним продолжали работать на шпиле. Он понимал: если перестанет работать и двигаться – умрет.

ИЗ ДНЕВНИКА: 25 января 1942 года

«На Алоиза страшно смотреть: глаза ввалились, ужасно похудел. Ослаб он совсем. Очень боюсь, если так все будет продолжаться, до лета Люся не дотянет. Работать на маскировке шпиля все труднее. Шпиль покрасили, остался купол над звонницей, где куранты. А сил уже мало. Голод косит всех подряд, умирают дома, на работе, на улице. В один из дней середины января, страшно замерзнув и в надежде быстрей обогреться, мы с Алоизом спустились вниз. Максимыча нигде не было. Печь не топлена. Возможно, он пошел ловить голубей. Алоиз остался растапливать буржуйку. Я пошел искать сторожа. Поднялся на чердак, его след на запорошенном снегу уходил в сторону галереи под куполом. Окликнул тихо: «Максимыч». И на галерее пусто. Глянул вниз, в гулкий кратер собора, и обмер: на каменном полу лицом вниз, в крови, недвижно лежал наш добрый старший друг Максимыч. В его неестественно скрюченной руке виднелся веревочный силок. Похоронили Сергея Максимовича Ярошевича на Серафимовском кладбище в братской могиле, вместе с зенитчиками Государева бастиона.

Часто стал болеть Леонид Александрович Жуковский, на работе его давно не видно, заходили к нему домой, очень плохо себя чувствует, лежит. Дома у него адский холод, топить печь нечем. Оторвали несколько досок от шахты колокольни, где висят на тросах в бездействии грузы курантов, напилили их и отвезли ему домой. Растопили печь, убрали квартиру, принесли с Невы воды, отоварили его продовольственные карточки. Старик стал оживать.

Появляется в крепости архитектор Давыдов Сергей Николаевич, видимо, будет замещать Л.А. Жуковского».

ИЗ ДНЕВНИКА: 12 февраля 1942 года

«Умерла моя мама Александра Яковлевна Боброва. Зенитчики с крепости помогли с машиной и выкопали могилу на Серафимовском кладбище, работа с мерзлым грунтом была очень трудной. Из досок, валявшихся на чердаке собора и от грузовой шахты колокольни, сколотили гроб. Когда мы опускали гроб, какая-то женщина упала перед нами на колени и умоляла подхоронить ее десятилетнего сына в маминой могиле.

На кладбище стоял грохот, поначалу я думал, рвутся снаряды. Оказалось, что подрывники рвали мерзлую землю под братские могилы и штабелями укладывали трупы во рвы. Грузовые машины беспрестанно подвозили умерших. И цепочкой, друг за другом, сгорбившись, еле переставляя ноги, люди тащили на саночках завернутые в одеяла и простыни трупы своих родных и близких. Казалось, этому потоку мертвецов не будет конца. Вечная память моей дорогой маме и погибшим ленинградцам!»

Наша бригада альпинистов-верхолазов начала разваливаться. Алоиз и Аля тяжело больны. Мы с Олей тоже с трудом таскаем ноги. Руководство ГИОПа решило маскировочные работы отложить до теплых времен: на весну и лето.

Вот что рассказала Зоя Васильевна Никитина (Сумбатова):

«Когда я принесла разрешение Люсе на выезд, он был просто счастлив. Ожил. 28 марта 1942 года я проводила Люсю и его маму на Финляндский вокзал. Он говорил, что чувствует себя отлично, полон сил, только не может сгибаться и разгибаться. На Финляндском вокзале я получила им паек на несколько дней. Для голодающих ленинградцев это было настоящее богатство. Люся протянул мне буханку хлеба. Я отказалась ее взять. Но он настаивал, говорил, что через день они будут на Большой земле: «Вам с мамой и дочкой эта буханка нужней». Уговорил меня. Взяла ту буханку черного хлеба. И до сих пор упрекаю себя в этом. Из «Ленфильма» много уезжало сотрудников. Я была вся в хлопотах: как бы и Люсю, и маму его устроить получше. Дождалась эшелона, усадила их. Было уже поздно. Я и так задержалась. Дома волнуются мама с дочерью.

Была ночь, светила луна, когда я в последний раз, поцеловав Люсю и Розалию Мартыновну, зашагала по льду через Неву домой на улицу Чайковского, неся драгоценную ношу на груди под шубкой. Я очень боялась, что у меня могут отнять этот дар. Только тот, кто пережил Ленинградскую блокаду, может представить цену этого подарка.

На следующий день на «Ленфильме» я узнала, что эшелон еще почему-то не отправили. 29 марта он все еще стоял на Финляндском вокзале, но к ночи его обещали отправить. В тот день я не смогла пойти, чтобы еще раз повидать Люсю. Больше я ничего не знаю о нем. Он написал бы мне, если бы остался жив. Он не мог не написать. Они как в воду канули…»

З.В. Никитина-Сумбатова умерла в 1995 году.

Уже значительно позднее, несколько лет спустя, ленфильмовские ребята, которые эвакуировались с Люсей, сообщили мне подробности о его смерти: Люся не выдержал и на Большой земле переел, как только выдали продукты. Тут же свалился с коликами. Мама его, Розалия Мартыновна, еще была жива. Но, увидев, что Люся умирает, легла рядом, обняла его и уже не встала. Такая маленькая, хотела как-то защитить своего ребенка, закрыть собой.

Нельзя было наедаться досыта. Никто за дистрофиками не смотрел. И многие так умирали в Кабонах, что на восточном берегу Ладожского озера. Алоиз умер 30 марта 1942 года. На мемориальной доске киностудии «Ленфильм» среди погибших в Великой Отечественной войне значится фамилия Алоизия Августиновича Зембы.

Оля вся покрылась цинготными нарывами, сильно страдала. Их промывали в поликлинике, а когда не было сил ходить туда, промывала и бинтовала нарывы сама. Шла уже вторая половина марта. Оля заходила к Але домой на Васильевский остров. Стучалась в двери, но никто не открывал. Але стало плохо с того самого дня, когда их долго продержали подвешенными на шпиле Инженерного замка и она очень сильно простудилась.

Так уходили из жизни наши верные друзья, патриоты Великого города: Люся – Алоиз – Алоизий Августинович Земба, – 30 марта 1942 года. Аля – Александра Ивановна Пригожева, – 1 мая 1942 года…

Меня вновь отозвали на военное оптическое производство на завод «Прогресс», где я снова попал в родную заводскую семью. Многие рабочие и сотрудники погибли. Часть завода эвакуировалась в Омск и Красногорск под Москвой. Вскоре завод командировал меня в Москву, где я случайно встретил своего первого тренера и наставника по альпинизму Евгения Андриановича Белецкого. Его вызвали в столицу из Челябинска, куда он был эвакуирован с Кировским заводом.

Немцы подходили к Кавказу. Закавказскому фронту срочно требовались альпинисты. Приказ Главнокомандующего Вооруженными силами Советского Союза И.В. Сталина требовал срочного отзыва со всех фронтов альпинистов для защиты Кавказа. Такие группы инструкторов собирали в 1-й отдельной мотострелковой бригаде особого назначения НКВД СССР под Москвой, на станции Лосиноостровская (командир бригады полковник Гриднев). Там, кстати, формировали особые подразделения разведчиков и диверсантов из лучших спортсменов страны для заброски их в тыл противника. В этой бригаде был создан из спортсменов известный диверсионно-разведывательный отряд Героя Советского Союза Медведева, особо отличившийся в боях с фашистами на Украине.