Валерий Попов - Зощенко

Идея действительно гениальная. В 1932 году у власти были большие проблемы — пришел срок возвращения иностранных займов, взятых на индустриализацию. Так что на новую технику рассчитывать не приходилось… «Так построим Беломор практически вручную — и тем самым еще раз докажем миру, что наш труд — самый самоотверженный». У нас умеют выдавать плохое — за хорошее, мучительные усилия людей по выживанию — за героический подвиг! И масштабы действительно поражают.

В главе, написанной начальником ГПУ Г.Г. Ягодой, сообщается, в частности:

«…Канал прорежет Карелию от Онежского озера до Белого моря. Глухой и дикий край заживет культурно и богато. При царизме Карельский край пребывал в полной заброшенности. Богатства этого края велики. Карельская древесина — ель, сосна и береза — первоклассна. Около Карелии огромные залежи апатита. Энергия водопадов тысячи лет растрачивалась бесплодно. Есть в Карелии железо, медь и даже золото — на озере Выг. Карельский гранит — замечательный материал для построек. До сих пор все эти богатства лежали не только неиспользованными, но даже и неизведанными. Карелия была и будет верным форпостом Союза советских республик на границе с фашистской Финляндией. Беломорский канал, поднимая хозяйственную мощь Карелии, укрепляет и ее обороноспособность».

Канал был проложен через скалы, топи полуголодными и бесправными людьми всего за 20 месяцев. Экономический успех очевиден — путь в северные моря из центра страны по времени вместо прежних двадцати дней составил теперь четыре! Но главное, что предлагалось воспеть писателям (и они воспели), — это перековка людей под руководством ГПУ (это название — Государственное политическое управление — сменило прежнюю аббревиатуру — Ч К). Правильное направление задал младшим писателям «старейшина цеха», великий Горький, незадолго до этого посетивший Соловецкий лагерь особого назначения и увидевший там только то, что полагалось увидеть, и отозвавшийся о работе чекистов вполне восторженно. Надо признать, что «представление» и на Соловках, и на Беломоре было поставлено весьма масштабно и умело — и из воспитателей-чекистов, и из числа «перевоспитавшихся» писателям были представлены люди весьма колоритные. Большинство глав «Большой книги» было написано сразу несколькими писателями и никем не подписано, так что авторство установить трудно — но работа сделана весьма добротно. Вот, скажем, «портрет маслом» одного из главных «перевоспитателей», М.Д. Бермана, начальника лагерей ОГПУ. Еще в ранней молодости он попросился в Ч.К. Его сразу же поставили к стенке и выстрелили в стенку радом с его головой. Это он вынес, не дрогнув, и ему сказали: «Вроде годишься». Теперь, как следует из описания, он сам работает в суровых условиях вместе с заключенными, показывая пример самоотверженного труда. А вот портреты «перековавшихся»:

Вот он — инженер первых дней Беломорстроя. Он еще ничего не забыл и ничему пока не научился. Наука еще впереди. Сейчас он в Особом конструкторском бюро составляет эскизный проект для новой фантастической затеи большевиков: для Беломорско-Балтийского канала.

Сорокалетний инженер Маслов — спокойный, корректный, подчеркнуто опрятный, уважающий себя человек. Маслов — крупный специалист, профессор, питомец европейской инженерии. В условиях лагерного заключения он, что называется, в полной мере соблюл себя. Но ему этого мало. Ему надо, чтобы об этом знали все окружающие. Вот для чего выбрасывает он каждое утро опознавательные свои знаки: идеально-белый воротничок и бритые щеки. Инженер Маслов решил быть на Беломорстрое олицетворением вынужденной лояльности в виде бритого джентльмена в потертом костюме и чистом воротничке. Что можно возразить против этого? Он сразу же правильно был понят, и деловые взаимоотношения установились быстро и безболезненно: с чекистами и с товарищами…

<���…> Проф. В.Н. Маслов, бывший вредитель. Работал над проектом канала, изобрел способ постройки деревянных шлюзовых ворот. Награжден орденом Трудового Красного Знамени».

Само плавание писательского парохода охарактеризовано так: «В свое путешествие по только что построенному Беломорско-Балтийскому каналу лучшие советские литераторы отправились в качестве желанных и почетных гостей, тогда как роль хозяев, радушных, скромных и тактичных, взяли на себя чекисты».

По словам участника того плавания, Льва Никулина, каторжные «читательские массы» из всего множества писателей на пароходе знали и любили только Зощенко. Огромные толпы в серых одеждах стояли по берегам канала и исступленно орали: «Зощенку! Зощенку!» А Зощенко лежал в своей каюте великолепно одетый, в костюме и галстуке, словно для выхода, но, несмотря на все уговоры, на палубу не выходил. Что так угнетало его? Фальшивость всей этой поездки, которая к тому же вряд ли поможет ему хоть в чем-то? Или, может, раздражали его слишком буйные читатели, желающие даже тут, на каторге, «поржать» как следует?.. А он теперь ненавидел это больше всего.

Зощенко, согласившись на это плавание, обязан был внести свою лепту в «главную книгу». Единственное, что ему удалось выторговать, — что его материал будет напечатан в книге не анонимно (не в общем «вдохновенном труде»), а персонально, под его фамилией. На что он тут уповал? Что улучшит наконец свои отношения с властью? Или, может быть, именно в «местах лишения» поймает какой-то новый материал, новое дыхание? Писатели всегда надеются на это… Вдохновения он поначалу не испытывал. Но он хорошо понимал, что с такого «шикарного спектакля» ему не удастся ускользнуть, ничего не написав. Как говорится — куда ж ты денешься с подводной лодки? Зощенко, по его словам, «вдохновение посетило» во время митинга трудящихся Беломорканала, когда из каюты он все-таки вышел. Герой его очерка — Роттенберг, крупнейший международный аферист, «фармазон». Умение убеждать окружающих в искренности намерений, в неоспоримой пользе того, что они делают, — это основа их профессии. И Зощенко, «купившись» (или тоже «войдя в роль»), пишет свою главу в эту книгу — как обычно, от имени «персонажа». Но в начале дает свое разъяснительное вступление. Зощенко часто прибегал к такому приему, пытаясь объясниться, оправдаться… Вот его глава:

…Я скептически относился к вопросу перевоспитания. Я полагал, что эта знаменитая перековка людей возникла на единственном и основном мотиве — на желании выслужиться, на желании получить волю, блага и льготы… А если эта перековка сделала бы из всех правонарушителей идеальных людей — перо сатирика заржавело бы от бездействия».