Валерий Попов - Зощенко

Весь 1937 год продолжаются интенсивные попытки И.Г. Лежнева, одного из редакторов «Правды», главной правительственной газеты, привлечь в нее Зощенко как постоянного фельетониста. Предложение, конечно, лестное — на страницах «Правды» фамилия смотрится! И Зощенко вроде бы и пытается, но к началу 1938-го «прошел» только один его фельетон! Не рожден он для роли «фельетониста при правительстве». Больше таких попыток он не делает.

Зато пишет документальную прозу. Совсем не реагировать в то время на все «решения и постановления» было невозможно. Нужно было как-то «встраиваться», демонстрировать лояльность. Он и сам менялся с годами, разочаровывался в своих ранних гениальных рассказах, в его сознание не могли не проникать настойчиво внушаемые мысли о воспитательной сущности литературы, об общественной ее значимости, служении интересам государства и т. д. В том, что гениальный писатель вдруг хочет «отдохнуть» от своей гениальности, приносящей столько проблем, и написать что-то обычное, «как все», ничего позорного нет. «Сплошная гениальность» утомляет. Вспомним, что и сам Пушкин в последние свои годы писал «Историю пугачевского бунта», документальную вещь, где образ Пугачева рисовался совершенно иначе, нежели в «Капитанской дочке» — и связывал с «Историей бунта» вполне определенные надежды.

На одной из встреч с общественностью, которые теперь проводились для писателей часто, Зощенко заинтересовал рассказ одной женщины, и он делает на основе этого документальную повесть «Возмездие». В ноябре 1937 года повесть выходит в «Новом мире». Жизнь героини, ее работа служанкой, вынужденная связь с белым офицером, затем превращение ее в советскую активистку — все это изложено очень подробно. Запись эту мог сделать и любой другой литератор — но Зощенко «участвовал в процессе», как и положено. Действительно, менялась страна, происходил грандиозный процесс появления «нового этноса» — советских людей, со всеми их достоинствами — и особенностями. И совсем игнорировать этот процесс, делать вид, что в стране ничего не происходит, было бы неверно.

Еще в 1936 году, к пятнадцатилетию судоподъемной организации «ЭПРОН», он пишет документальный очерк «Черный принц» — об истории подводных работ по поднятию со дна Черного моря английского корабля «Черный принц», затонувшего во время Крымской войны, как считалось, с грузом золота. Зощенко вообще интересовался техникой и наукой, в его бумагах много черновиков на эти темы. А кроме всего, тема воды, как он признавался, мистически волновала его, сколько он себя помнит. После рассказа о иностранных подводных экспедициях идет рассказ про советский ЭПРОН — Экспедицию подводных работ особого назначения, которая «Черного принца» тоже не нашла, но зато воспитала мужественных водолазов, подводных умельцев, поднимающих из пучины корабли… Вспомним рассказ Зощенко двадцатых годов «Серенада» — о том, как хилый студент победил в конце концов здоровенного водолаза, и тот сбежал. К тем водолазам, о которых Зощенко пишет сейчас, это не относится: они не отступят!

В 1937 году, к двадцатилетию революции, Зощенко пишет уже упомянутую повесть о Керенском — «Бесславный конец», и в 1938-м в журнале «Литературный современник» повесть выходит. От любимого нами Зощенко здесь очень мало. Вспоминается только одно отличное место, где Зощенко пишет: Керенский так «взвинчивает» свои выступления, что кажется — сейчас запоет «Все васильки, васильки!».

К юбилею «великого кобзаря» Тараса Шевченко Зощенко пишет документальную повесть. Уж не превращается ли он в «среднего советского писателя»? Возможно — дольше бы жил?

Зощенки покупают дачу в Сестрорецке. 1939 год, наверное, самый успешный в жизни Зощенко, и самый спокойный. И похоже — последний, когда он пишет смешные рассказы.

Осенью он уезжает работать в Коктебель — и в ноябре читает в ленинградском клубе писателей новые рассказы. Среди них вполне «зощенковские» — «Людоед», «Роза-Мария», а также «Последняя неприятность» — один из последних веселых рассказов Зощенко. На похоронную тему.

На этот раз позвольте рассказать драматический эпизод из жизни умерших людей.

А так как это факт, то мы и не позволим себе в своем изложении допускать слишком много смеха и шуток, для того чтобы не обидеть оставшихся в живых.

Но поскольку эта история до некоторой степени комична и смех, как говорится, сам по себе может прорваться, то мы заранее попросим у читателя извинения за невольную, быть может, нетактичность по отношению к живым и мертвым.

Конечно, сам факт в своем первоначальном смысле ничего комического не имел. Наоборот, умер один человек, один небольшой работник, индивидуально незаметный в блеске наших дней.

И, как это часто бывает, после смерти начались пышные разговоры: дескать, сгорел на своем посту, ах, кого мы потеряли, вот это был человек, какая жалость, друзья, что мы его лишились. Ну ясно, конечно, безусловно, при жизни ему ничего такого оригинального никто не говорил, и он, так сказать, отправился в дальний путь, сам того не подозревая, что он собой представляет в фантазии окружающих людей.

Конечно, если бы он не умер, то еще неизвестно, как бы обернулась эта фантазия. Скорей всего, те же окружающие, как говорится, загнули бы ему салазки или показали бы ему кузькину мать и где раки зимуют.

Но поскольку он безропотно умер, то вот оно так и получилось божественно.

С одной стороны, друзья, прелестно умирать, а с другой стороны — мерси, лучше не надо, как-нибудь обойдемся без вашей чувствительной благодарности.

Короче говоря, в том учреждении, где он работал, состоялась после занятий беседа, и на этой беседе вспоминали разные трогательные эпизоды из жизни умершего.

Потом сам директор взял слово. И в силу ораторского искусства он загнул свою речь до того чувствительно, что сам слегка прослезился. И, прослезившись, похвалил умершего сверх всякой меры.

Тут окончательно разыгрались страсти. И каждый наперерыв старался доказать, что он потерял верного друга, сына, брата, отца и учителя.

Из рядов вдруг один пронзительно крикнул, что надо бы захоронение попышней устроить, чтобы другие служащие тоже стремились бы к этому.

И, видя это, они, может быть, еще более поднажмут и докажут всем, что они этого заслуживают.

Все сказали: это правильно. И директор сказал: пусть союз на стенку лезет — захоронение будет отнесено на казенный счет.

Тогда встал еще один и сказал, что таких замечательных людей надо, вообще говоря, хоронить с музыкой, а не везти молча по пустынным улицам.

Тут, утирая слезы, встает со своего места родственник этого умершего, его родной племянник, некто Колесников. Он так говорит: