Глеб Сташков - Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

1 ноября 1905 года черногорки познакомили Николая II и Александру Федоровну с Распутиным. Видимо, думали развлечь императрицу, а может, влиять на нее через старца. Такой опыт у них уже был: за несколько лет до этого они ввели в царскую семью французского оккультиста, спирита и мага месье Филиппа. «Отец мой, прогуливаясь однажды на море в Крыму, – вспоминает Феликс Юсупов, – встретил великую княгиню Милицу в карете с каким-то незнакомцем. Он поклонился ей, но она на поклон не ответила. Беседуя с ней двумя днями позже, он спросил, почему. “Потому что вы не могли меня видеть, – отвечала великая княгиня. – Ведь со мной был доктор Филипп. А когда на нем шляпа, он и спутники его невидимы”» [290]. Месье Филипп давал советы Николаю II, а Александре Федоровне подарил колокольчик, который должен был звенеть, если к ней подходил человек с дурными намерениями.

К счастью для всех, в 1905 году Филипп умер. Но свято место пусто не бывает. Черногорки раздобыли Распутина. Однако Распутин быстро начал играть самостоятельную роль, и Стана с Милицей стали его злейшими врагами. А значит, и злейшими врагами Александры Федоровны. Теперь она называла их не иначе как «черные женщины». О близости Николая Николаевича к семье царя больше не могло быть и речи.

На посту председателя Совета государственной обороны (СГО) Николай Николаевич тоже лавров не снискал. Его протеже генерал Палицын провел реформу по децентрализации управления армией. За образец была взята Германия, где Генеральный штаб не зависел от Военного министерства. Генеральный штаб теперь отвечал за стратегическое планирование, Военное министерство – за административно-хозяйственную часть. Кроме того, существовал возглавляемый Николаем Николаевичем СГО, который должен был координировать управление. Министры обязаны были согласовывать с СГО все, что так или иначе касалось армии, в том числе любые дипломатические шаги. В реальности ничего этого не было. СГО превратился в орган, где «разбирались всякие фантастические проекты» и куда министерства сплавляли дела, от которых хотели отделаться или замотать [291].

17 мая 1908 года на заседании Государственной думы лидер октябристов Александр Гучков выступил с разгромной речью. Он обрисовал картину «дезорганизации, граничащей с анархией, которая водворилась во главе управления военного ведомства». Речь была направлена лично против великих князей. Возглавляемый Николаем Николаевичем СГО Гучков назвал «серьезным тормозом в деле реформы и всякого улучшения нашей государственной обороны». Напомнил, что, кроме великого князя Николая Николаевича, генерал-инспектором артиллерии является Сергей Михайлович, генерал-инспектором инженерной части – Петр Николаевич, а главным начальником военно-учебных заведений – Константин Константинович. Все они – «лица, по своему положению неответственные». Если мы требуем от страны жертв на нужды обороны, закончил выступление Гучков, «то мы вправе обратиться и к тем немногим безответственным лицам, от которых мы должны потребовать только всего отказа от некоторых земных благ и некоторых радостей тщеславия, которые связаны с теми постами, которые они занимают» [292]. Выступление, по сути, было демагогическим. По закону, армия подчинялась только императору, и в этом смысле все военные были в равной степени «безответственными». Дело, конечно, не в армии, а в политике. Октябристы заключили со Столыпиным джентльменское соглашение: они безоговорочно поддерживают репрессивную политику премьера, а тот обязуется проводить реформы. Хоть и не по вине Столыпина, но реформы – за исключением аграрной – забуксовали. Октябристы теряли поддержку в обществе. Гучкову нужно было изобразить из себя оппозиционера. А лучшей мишени, чем великие князья, и не придумать. На них нападали не только оппозиционеры, но и вполне лояльно настроенные люди. Скажем, генерал-квартирмейстер Генерального штаба Юрий Данилов признавал, что должности генерал-инспекторов были «только вредными синекурами, пригодными для замещения их, по меткому выражению тогдашних критиков «безработными» великими князьями, жаждавшими положения и власти» [293].

Отношение в обществе к великим князьям было таким, что даже далекая от оппозиционности III Дума согласилась с Гучковым и высказала пожелание, «чтобы руководителями дела государственной обороны являлись лица, по своему положению действительно ответственные» [294].

Николай Николаевич, и без того вспыльчивый, пришел в бешенство. Он пишет царю истерическое и путаное послание, в котором, впрочем, есть и верное наблюдение: «Престиж великих князей подорван окончательно, и Россия к ним не может относиться с доверием». Правда, Николай Николаевич путает причину и следствие: не престиж подорван из-за Гучкова, а Гучков произнес такую речь, потому что престиж подорван.

Николай Николаевич, обиженный, что за него не заступились ни военный министр, ни премьер, советует царю уволить великих князей, «выразив им благодарность за их ревностную, примерную и плодотворную деятельность» [295].

Николаша явно ждал, что ему принесут извинения и попросят остаться. Однако Николай II преспокойно уволил великого князя с поста председателя СГО.

Решение царя уволить Николая Николаевича может говорить только об одном – царь очень сильно недоволен дядей. 1908-й был спокойным годом, и в такой ситуации Николай II никогда не отправил бы великого князя в отставку без веских причин. Думская резолюция к разряду веских причин не относилась. Как раз наоборот. Могло сложиться впечатление, что царь принял решение под давлением Думы, а этого Николай II не любил. Но тем не менее уволил.

Хотя должности командующего гвардией и войсками Петербургского военного округа Николай Николаевич сохранил. Преданный ему генерал Данилов уверяет, что великий князь был осведомлен «о работах по подготовке к войне» и мог «апеллировать в случае несогласия» [296]. Однако не апеллировал. А значит – тоже несет ответственность за безобразную подготовку России к Первой мировой.

Первый год войны – звездный час Николая Николаевича. Он назначен верховным главнокомандующим, его величают генералиссимусом. (Николай II, как известно, носил скромное звание полковника, которое присвоил ему отец. Повышать самого себя он считал нескромным.)

Вообще говоря, планировалось, что верховным главнокомандующим будет император. Впервые посты на случай войны с Центральными державами были распределены еще осенью 1902 года Николай II – верховный главнокомандующий, Николай Николаевич – командующий германским фронтом, Куропаткин – австрийским.

Николай II полагал, что возглавлять армию – это его нравственный и даже религиозный долг. Во время русско-японской войны он пишет матери: «Меня по временам сильно мучает совесть, что я сижу здесь, а не нахожусь там, чтобы делить страдания, лишения и трудности похода вместе с армией. Вчера я спросил дядю Алексея, что он думает? Он мне ответил, что не находит мое присутствие там нужным в этувойну» [297]. Слово «эту» подчеркнуто. «Эта» война была слишком непопулярной.