Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

С представителем одной из этих фирм я и встретился в шанхайском клубе. Он был там завсегдатаем и широко пользовался великолепным баром, главным образом из-за шампанского. При нем в качестве собутыльника состоял весьма скромный на вид англичанин, в обязанность которого входило выслушивать мнение моего соотечественника об англичанах. В выражениях он не стеснялся, понося всяческим образом английскую нацию, ее королеву и т.д. Во всяком случае эта картинка чеховской Москвы в Шанхае не была лишена своеобразной живописности.

В Шанхае я не загостился. На телефонное уведомление посланника о моем приезде - граф Кассини, как я узнал от Рединга, находился в это время в Чифу - я получил телеграмму-приглашение отправиться туда и приступить к исполнению своих обязанностей.

Как известно, в апреле в Чифу был ратифицирован Симоносекский мирный договор между Японией и Китаем. Прелиминарный договор, подписанный в Японии Ли Хун-чжаном, был видоизменен под давлением трех держав, объединившихся по инициативе князя Лобанова-Ростовского, - именно России, Франции и Германии. В связи с этим совместным выступлением в Чифу состоялась морская демонстрация, в которой приняли участие наша тихоокеанская эскадра и несколько французских и германских судов. В то время Чифу служило для пекинских дипломатов местом летнего пребывания, а факт ратификации Симоносекского договора, так сказать, под пушками соединенных морских сил трех держав собрал в Чифу в 1895 г. почти весь дипломатический корпус. Граф Кассини оставался там до сентября.

Прибыв в Чифу на весьма скверном пароходе и в очень плохую погоду, я остановился в маленькой гостинице "Бич-отель". В ней, между прочим, в отдельной комнате сохранялись стол, на котором был ратифицирован Симоносекский договор, и перо, которым подписал его Ли Хунчжан. Облачившись в вицмундир (в то время было правилом в таком виде представляться новому начальству. С 1906 г. этот порядок был изменен, и мы являлись даже к министру в визитке или пиджаке), я отправился на виллу, где жил граф Кассини. Не могу не отметить маленькую подробность. Надев поверх вицмундира короткое модное в то время желтое пальто, я вынужден был заложить фалды своего вицмундира в карманы брюк. Это был как бы прообраз моей заграничной службы в течение 25 лет. Петербургский бюрократический строй уже тогда лишь отчасти регламентировал нашу заграничную службу. По своим навыкам последняя, нося космополитический характер, сплошь и рядом отодвигала на задний план обветшалый ритуал государственной службы Российской империи.

Граф Артур Павлович Кассини уже четвертый год занимал место посланника в Пекине. Его имя сделалось вскоре известным, будучи связано с концессией на постройку Китайской Восточной железной дороги и с занятием Россией Порт-Артура. Хотя название последнего ничего общего с посланником не имело, но Кассини был не прочь в шутку намекать, что название русского нового владения дано в его честь. Попал Кассини в Китай случайно, по протекции министерских доброжелателей. В то время, т.е. до 1896 г. - начала русской экспансии на Дальнем Востоке, служба в Пекине считалась захолустным постом. Предшественниками графа Кассини были два генеральных консула в Марселе - Кумани и Попов. Сам граф Кассини, который весьма бурно провел молодость в Петербурге, будучи кругом в долгах, должен был принять первоначально место генерального консула в Гамбурге, а затем недолгое время был министром-резидентом в том же городе. Место посланника в Китае с содержанием в 45 тысяч рублей позволяло ему постепенно расплачиваться с долгами. У Кассини была 13-летняя, потом удочеренная им, племянница Маргарита Кассини. При ней в роли гувернантки состояла некая мадам Шелле; на ней впоследствии Кассини женился. Сложность семейной обстановки графа Кассини меня, впрочем, не интересовала, и это очень облегчило мои первые шаги. И в дальнейшем я старался не входить в подробности взаимоотношений дамской половины нашей миссии.

Кассини был очень немолод, он представлял собой отживавший уже тогда тип дипломата горчаковской школы. Он говорил и писал почти исключительно по-французски, хорошо владел немецким языком и слегка английским. По-русски он избегал писать; за все время моего пребывания в Китае я видел лишь одну бумагу, написанную им по-русски. Посланник был весьма остроумным собеседником и гостеприимным хозяином, а обстоятельства моего приезда в Чифу привели к тому, что я стал у него постоянным гостем за завтраком и обедом. Гораздо ближе к Кассини стоял А.И. Павлов, назначенный первым секретарем одновременно со мной, а перед тем в течение трех лет бывший атташе при миссии, в действительности же личным секретарем посланника. Как я уже говорил, встреченная мной в Чифу часть миссии находилась в крайне натянутых отношениях с остальным ее составом. Это обычно создавало в Пекине весьма тяжелую атмосферу вражды в "монастырских" стенах миссии.

Как бы то ни было, посланник приложил все старания, чтобы обворожить меня и, таким образом, иметь на своей стороне весь дипломатический состав миссии, ограничивавшийся двумя секретарями. Между прочим, я еще до приезда получил китайский орден Двойного Дракона, как и другие члены миссии, по поводу возвращения Китаю Ляодунского полуострова. Делавший в то время быструю карьеру Павлов к началу японской войны был уже посланником в Корее, но затем, состоя при нашей армии дипломатическим чиновником, попал в неприятное положение при покупке транспортных судов и снаряжения для наших войск и был уволен в отставку. Значительно позднее мне пришлось быть ему полезным в Петербурге. Дело его долго тянулось и не было еще закончено в 1908 г., когда я управлял в министерстве бюро печати. В последние годы до войны Павлов занимал место главного управляющего у графа Шереметева.

Из членов дипломатического корпуса в Чифу находилась в это время лишь жена английского посланника сэра Николаса О'Коннора, только что назначенного послом в Петербург. Несмотря на натянутые политические отношения между Англией и Россией после ратификации Симоносекского договора, леди О'Коннор поддерживала, вероятно, не без одобрения своего мужа, довольно близкие отношения с русской миссией, и, когда пришел день отъезда миссии в Дагу на нашей канонерке "Гремящий", жена английского посланника пожелала отправиться вместе с нами. Мы довезли ее до Тяньцзиня.

В случае переезда начальника миссии в пределах той страны, где он был аккредитован, вся дипломатическая канцелярия, включая шифры, сопровождала его, а потому на меня сразу легли обязанности шифровки и расшифровки телеграмм. Этим мне пришлось так или иначе заниматься не только в Пекине, но и в продолжение почти всей моей 25-летней службы. У меня остался в памяти первый случай передачи мной в расшифрованном виде какой-то секретной телеграммы посланнику в присутствии иностранного дипломата. Это меня смутило: в то время я еще не привык к обиходу дипломатической службы, при которой "государственные тайны" должны охраняться при ежедневном общении с иностранцами, порой принадлежащими к враждебному лагерю.