Дмитрий Ивинский - История русской литературы

С окончанием сталинской эпохи началось постепенное, но все более заметное участникам процесса отступление социалистического реализма; к середине 1960-х гг. он утратил свои позиции; к середине 1970-х процесс его маргинализации в основном завершился 63.

«Русский постмодернизм», выплеснувшийся наверх в 1980-е, оказался его зеркальным отражением. Невозможность выраженной индивидуальности, неуместность самой темы становления личности – основной аспект идеологии русского постмодернизма, полагавшего, что человек не может и не должен справляться со своими предрассудками, страстями, заблуждениями: духовная смерть – его столь же неизбежный удел, как и смерть физическая; не может и не должен стремиться к осознанию интересов различных социальных сил, своего места в их борьбе, к отрешению от эгоизма и, в первую очередь собственнического инстинкта. При этом «русский постмодернизм» откровенно паразитировал на русской (отчасти и мировой, но с несколько меньшим усердием) литературной классике, занимаясь ее дискредитацией и обеспечивая новой русской элите возможность комфортного существования в ситуации распада, а вместе с тем и мотивируя ее социальное поведение (если религиозная и культурная традиции ничего не стоят, то позволено все, кроме тоталитарного отношения к жизни и к искусству, основанного на неприемлемой идее иерархии). Основные формы этой дискредитации – пошлейшая игра цитатами и связанными с ними смыслами, переключавшимися из плана идеального в план телесного; стирание границ между текстом и его источником, между автором и читателем, между игровым и серьезным отношением к культуре и религии, истории и общественной жизни, между человеческим и животным. Это было литературное направление, не возвышавшее, а принижавшее и подавлявшее личность в сознательно / интуитивно избранном ариманизме. Как сообщество, неспособное к созданию новых художественных форм и при этом отрицающее идею развития искусства и цивилизации, постмодернизм противостоит авангардистским, модернистским тенденциям в культуре, одновременно апеллируя к барокко, сентиментализму, романтизму. С барокко постмодернизм связывает, во-первых, идея уподобления мира тексту, во-вторых, идея «всеобщей симпатии» вещей-текстов; в постмодернистской интерпретации обе эти идеи лишаются религиозного подтекста, а вместе с тем рассматриваются вне иерархии человеческого и божественного, мирского и сакрального. С сентиментализмом постмодернизм связывает чувствительность особого рода, базирующаяся на признании принципиальной невозможности построения законченной картины мира. С романтизмом – идея безумия как творческого начала; шизофренизация личности, согласно постмодерну, – единственный способ противостояния стереотипам; если романтизм был устремлен к утверждению субъекта, индивидуальности, то постмодернизм констатирует ее смерть: удел субъекта – раствориться в мире симулякров, тяготеющем к утрате языка и избираюшем ничто в качестве метафизического ориентира.

Они различаются по степени обоснованности фактами, по степени абстрагирования от конкретного литературного материала, по широте его охвата («мировая литература», национальная литературная традиция в целом, какой-либо ее период или эпизод), по культурно-исторической, идеологической, политической, мистико-религиозной и философской ориентированности.

Научная биография, научный комментарий, монографические историко-литературные исследования обычно ориентируются на одну из наиболее обоснованных идеологически концепций литературного процесса, в какой-то мере трансформируя, уточняя или, наоборот, огрубляя ее.

Так, история новой русской литературы выдвинула две влиятельные и конкурирующие друг с другом концепции, каждая из которых продолжает действовать в культуре.

Первая, назовем ее условно либеральной , исходит из представления о преимущественно оппозиционном и преимущественно сатирическом направлении русской литературы. От «Сатир» А. Д. Кантемира проводится прямая линия к сатирическим журналам Н. И. Новикова и комедиям А. П. Сумарокова и Д. И. Фонвизина, далее к некоторым одам Г. Р. Державина, «Почте духов» И. А. Крылова и «Путешествию из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева.

В 1930-е гг. эта схема подверглась модернизации в работах Г. А. Гуковского, посвященных Сумарокову и его времени 64. Оппозиционный по отношении к политическому и культурному проектам Екатерины II характер его литературной деятельности был якобы обусловлен их особым социальным статусом: это была «дворянская фронда», точнее ее представители в культуре, полагавшие, что высшая аристократия должна иметь политические права и может заключить с верховной властью подобие социального договора. Чтобы придать этой картине хотя бы видимость правдоподобия, Г. А. Гуковский создал миф о т. н. «сумароковской школе», к которой он отнес таких разных поэтов, как В. И. Майков, М. М. Херасков, А. А. Ржевский.

Позднее другой талантливый советский исследователь, В. Н. Орлов выступил с монографией, посвященной никогда не терявшим общественно-политической невинности И. М. Борну, И. П. Пнину и В. В. Попугаеву 65, и постарался доказать, что они соединились, чтобы продолжить литературное дело Радищева.

Литературой первой половины XIX в. еще в 1920-е гг. занялся Ю. Н. Тынянов. В результате его усилий выяснилось, что магистральные процессы развития русской литературы пушкинской эпохи могут связываться не с Н. М. Карамзиным, не с В. А. Жуковским, тем более не с И. А. Крыловым, чуждыми делу революции, а с творчески мало состоятельными, но политически перспективными «поэтами-декабристами» («младоархаистами») 66, которые постарались, указав Жуковскому место на периферии литературного процесса и дистанцировавшись от Карамзина-историка, реанимировать гражданскую поэзию XVIII в. на новых идеологических основаниях; своеобразным преемником Державина оказался В. К. Кюхельбекер, чьи взгляды на литературную современность, вполне маргинальные, легли в основу тыняновской концепции. Пушкин ранний был противопоставлен Карамзину как апологету самовластия и Жуковскому как поэту, быстро исчерпавшему свои возможности. Пушкин поздний, отошедший от «декабризма» и революционной архаики, – Ф. И. Тютчеву с его державинскими подтекстами (при этом сознательную ориентацию Тютчева на Жуковского принято было игнорировать).

С Гоголя и «натуральной школы» начался период открытой критики основ режима, подхваченный А. И. Герценом, потом революционными демократами, в особенности Н. Г. Чернышевским, и поздними произведениями Л. Н. Толстого.