Евгений Фирсов - Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков

Думается, что история подготовки нашумевшего и поддержанного широкой общественностью «Манифеста чешских писателей» проходила не без ведома и не без связи с заграничным движением Сопротивления во главе с Масариком. Известно, что Квапил был тесно связан с деятелями оппозиционной подпольной группы под названием «Чешская Маффия», работавшей в тесной связи с масариковским центром эмиграции [372].

Теперь обратимся вплотную к личной корреспонденции чешских историков, принадлежащих, как правило, к научной школе Голла. Много сведений в переписке о первых годах войны. Ограничимся лишь теми местами, где наиболее ярко охарактеризована духовная обстановка в Чешских землях до появления Манифеста.

Ценный материал содержит письмо Яна Опоченского (1885–1961) В. Халоупецкому (1882–1951) от 19 марта 1916 г.: «.. Нового здесь страшно мало. Стагнация полная, мы гнием в болоте. Это видно и по политике, депутаты принимают решение о том, о чем интеллигенция в нынешней обстановке не может открыто говорить: избирательный корпус по большей части – в окопах, господам таким образом развязаны руки, ведь не секрет, что они рассматривают избирателей лишь как стадо, пригодное для выборов. В науке тоже ничего нового, ожидается крупная полемика Новотный – Пекарж о гусизме.» [373].

Такого же плана письмо обнаружено в Москве в ОПИ ГИМ. С помощью палеографического анализа рукописи произведена атрибуция письма – оно принадлежало Яну Опоченскому и адресовывалось в Россию военнопленному Ярославу Папоушеку [374].

В переписке чешских историков ярко отразилось изменение обстановки, наступившее здесь под влиянием революционных февральских событий в России. Письмо Опоченского от 28 июня 1917 г. начинается следующими словами: «История и историки ныне под знаком политики.

Политизирует Голл, Пекарж и все молодое поколение. Семимильными шагами (курсив мой. – Е.Ф.) наверстывается упущенное в первые годы войны, и оттого радостней жить!». Огромный интерес представляют те места письма, в которых содержится отношение автора, а также современников к таким важным национально-политическим (программным) документам как известный Манифест деятелей чешской науки и культуры от 17 мая 1917 г. и Заявление чешских депутатов в австрийском рейхсрате от 30 мая 1917 г. Для национально-освободительного движения эти документы стали важный отправной точкой движения от программы-минимум к программе-максимум – к созданию самостоятельного чехо-словацкого государства. Опоченский в уже цитировавшемся письме (июньском 1917 г.) отмечал, что летом этого года центром всей политики в Чешских землях стало именно Заявление чешских депутатов рейхсрата от 30 мая 1917 г. Опоченский, вскрывая его компромиссный характер, одновременно подчеркивал, что широкая чешская общественность усматривает смысл этой программной декларации именно в той ее части, где говорится о необходимости создания суверенного «чехо словацкого» (так в тексте письма. – Е.Ф.) государства («за это выступают все самые лучшие»), а вовсе не о реорганизации австро-венгерской монархии («за это все прогнившее и сенильное») [375]. Особо Опоченский отмечал, что за образование независимого чехо-словацкого государства стоит большинство чешского народа. Он характеризовал следующим образом расстановку сил в Чешском союзе депутатов рейхсрата: в этом органе имеется сильное меньшинство (от 70 до 95 человек), которое находится «на стороне народа»; сторонников «примиренческой» по отношению к монархии позиции – примерно столько же, их поддерживает, подчеркивал Опоченский, и Голл; остальные занимают нерешительную позицию, однако все больше и больше депутатов молчаливо склоняется на сторону первых.

В тот период значительно оживилась и чешская журналистика. Опоченский писал: «В журналистике наблюдается союз “Народни листы” и “Право лиду”. Против них – “Венков” с близким ему “Вечером” и “Лидовы денник”…» При этом он особо выделял радикальную позицию (в смысле поддержки требования создания независимого государства) нового чешского периодического издания «Česká demokracie». По оценке Опоченского, широкая чешская общественность была на стороне требования создания независимого государства, а не на стороне компромиссной реорганизации монархии. В чешском народе Заявление от 30 мая 1917 г. воспринималось совсем иначе, радикальнее, нежели его политическими творцами.

Предыстории появления упомянутых Манифеста и Заявления Опоченский касается в другом письме – от 13 июля 1917 г.: «.. А теперь, что касается политики. Начну с родины. Когда в нынешнем году лед тронулся, правительство заявило о своем намерении созвать парламент, депутаты стали съезжаться и принимать государственно-правовые заявления. Среди интеллигенции возникло недовольство: было очевидно, что в каждой политической партии ряд деятелей так называемого Президиума Чешского союза ведет австрофильскую политику, явно вступая в противоречие с волей народа (курсив мой. – Е.Ф.) – Тоболка, Шмераль, Фидлер, Удржал, Габрман. Названные господа подписали когда-то первое официальное Заявление Чешского союза, а именно то, которое было им предложено министром иностранных дел Черниным…» [376]. Опоченский также подчеркивал несомненное влияние Манифеста деятелей чешской науки и культуры (его авторами он называет Квапила и Гейдлера) на изменение позиции чешских депутатов рейхсрата и принятие ими Заявления от 30 мая 1917 г. Для нас особенно важно свидетельство той части данного письма, в которой говорится, что именно широкое общественное мнение вынудило депутатов в мае 1917 г. покинуть Прагу и направиться в Вену, активизировать свою деятельность в парламенте в защиту национальных интересов и принять отредактированную в соответствии с изменившейся обстановкой национально-политическую программу. Опоченский касается и отношения чешских историков к Манифесту деятелей науки и культуры, компании сбора подписей под ним. Так, Пекарж полагал, что в данном документе содержится отход от так называемого государственно-правового принципа и фигурирует требование присоединения Словакии. Опоченский оправданно критикует позицию Пекаржа: «Можно определенно сказать, что Пекаржу – а ему как историку свойственны недостатки – чужда естественно-правовая концепция (т. е. признание права наций на самоопределение. – Е.Ф.). Он постоянно выступает против требования чешско-словацкого (подчеркнуто в оригинале. – Е.Ф .) государства. Он признает государственно-правовые претензии венгров; словацкий же вопрос, как он считает, лишь усложняет чешское движение, будучи невыполнимым якобы требованием. Однако очевидна более глубокая причина такой позиции: Пекарж просто не способен к восприятию демократии и процесса демократизации, в этом отношении в нем сидит консерватор. Да и статьи его путаные с этой точки зрения; раз он предлагает оставаться в рамках монархии, то естественно оказывается в конфронтации с позицией большинства народа, выступающего за пункт 3-й Заявления от 30 мая» [377].