Ольга Круглова - Япония по контракту

— Когда меня посещал профессор Сакагути…

За окнами мок сезон дождей. Визит к Сакугути откладывался, измерения у Ямагути не проводились. Она металась в поисках какого-нибудь выхода — звонила Ямагути, писала Сакагути — рыбка билась о стеклянные стенки аквариума.

— А Вы проявляете инициативу! — улыбался Хидэо.

И в его улыбке было что-то недоброе. Он стал считать её беспокойной и опасной. И принял меры. Она почувствовала, что её связи с внешним миром потихоньку перекрываются одна за другой. Створки японской раковины медленно, незаметно сжимались и однажды — клац! — захлопнулись совсем, оставляя её в узеньком пространстве лаборатории. Пытаясь защитить свою свободу, то, что от неё осталось, она бросилась за советом к соотечественникам — они встречались изредка в столовой, в факультетском магазинчике… Соотечественники не удивились, у них творилось то же самое.

— Здесь Вашу прыть тормознут! — хмыкнул Гриша.

— Будете сидеть в лаборатории и носа не высунете! — язвительно заметил Миша.

А новоприбывший Олег — высокий, сильный — сказал:

— Тюрьма здесь! Тюрьма открытого типа.

Как и положено профессору физики, он умел давать чёткие формулировки.

— За такую зарплату можно и в тюрьме посидеть! — зло отрезал Гриша.

А Миша поспешил отойти в сторонку.

Вечером, возвращаясь домой, она, как обычно, любовалась картинками японской жизни: женщиной в кимоно, крошечным деревцем в витрине магазина, сосной с причудливой слоистой кроной. Но теперь она замечала и другое: красивые японские картинки забраны в тесные рамки несвободы. Женщина в туго запахнутом длинном кимоно, в негнущихся сандалиях семенила мелко, сдавленно. Крошечное деревце было творением знаменитого японского искусства бонсай, искусства так замучить дерево, чтобы то, чему природа предназначила стать высокой, вольной сосной, превратилось в жалкого карлика. Большой сосне тоже не позволяли расти свободно, её крону разделяли на горизонтальные пласты, туго прикручивая ветви к деревянной раме. Клетки рамы, похожей на тюремную решётку, неестественно распластывали, выгибали дерево. Однажды супруги Кобаяси специально подвели её к этой сосне, чтобы показать раму.

— Так сосне придают нужную форму, — объяснял Хидэо. — А слишком длинные ветки обрезают. Всё чрезмерное нехорошо!

Ей захотелось защитить длинные ветки, остановить занесённый над ними нож, спасти сосну от клетки:

— Может, лучше дать дереву свободу?

— Слишком много свободы — нехорошо, — заученно произнесла Намико.

Хидэо одобрительно посмотрел на жену и строго на иностранку. Потому, что она смеялась и спрашивала:

— А что такое слишком?

Плотно закрыла рот

Раковина морская.

Невыносимый зной.

Басё

Осторожность иногда заставляет промолчать.

Японская пословица

Молодой немец, увидев её в коридоре, широко улыбнулся, радостно поздоровался, остановился. Он любил с ней поболтать. А ей нравилось слушать, как синегл азый парнишка с нежностью рассказывает о маме — докторе и о дедушке — известном хирурге, который дал внуку денег на поездку в Японию к профессору Сато. Дед считал — внуку полезно поработать в лаборатории, знаменитой на весь мир миниатюрными приспособлениями, которые можно использовать и в медицине тоже. Вскоре в разговорах, кроме мамы и дедушки, стал появляться и другой предмет — японские девушки, особенно одна из них — юная секретарша сэнсэя Сато Томоко. Парень, кажется, был влюблён.

Возвращавшийся с собрания Хидэо, заметив её рядом с немцем, остановился, посмотрел внимательно, скрылся в своём кабинете. Через несколько минут он приоткрыл дверь, выглянул, явно нервничая. Потом, потеряв терпение, с озабоченным видом вышел в коридор, как бы невзначай приблизился к беседующим, прислушиваясь, и, наконец, не выдержал, окликнул её:

— Зайдите ко мне! — Встретил вопросом: — О чём Вы беседовали с аспирантом сэнсэя Сато?

— О японских девушках, — улыбнулась она.

Хидэо посмотрел подозрительно, пожал плечами.

Вечером позвонила Намико. Она никогда не звонила просто так, а тут заговорила о пустяках и вдруг…

— Вы, кажется, подружились с Клаусом?

Оказывается, молодого немца звали Клаусом. Телефонная трубка замолчала, словно ожидая признаний, и, не дождавшись, спросила напрямик:

— Интересно, о чём вы беседуете?

Намико помогала мужу. И так же, как он, не поверила версии "о девушках". Наутро Хидэо снова позвал её к себе, сказал раздражённо:

— Я отвечаю за Вас!

Она не поняла, какую опасность для неё представляют беседы с немцем? Тем более о девушках. Из пространных наставлений Хидэо выходило, что в разговоре с посторонними людьми она нечаянно может сказать что-то не то. И не так. А что такое то и как это так, она может и не знать. Поскольку иностранка. А сэнсэй всё это знает, но не может её поправить, потому что она ведёт неподконтрольные ему беседы. В результате её неосторожные разговоры могут навредить репутации сэнсэя Кобаяси. Хидэо советовал не увлекаться общением с посторонними, а ещё лучше вовсе не выходить за стены лаборатории. Здесь её окружают только свои люди, и даже если она скажет нечто неправильное, её слова вреда не принесут. Не желая навредить Хидэо, она стала беседовать с Клаусом пореже.

К счастью, мальчишка этого не заметил. Он вообще ничего, кроме Томоко, не замечал. Хидэо успокоился. Но однажды он услыхал её разговор с Митико.

— Физика переживает кризис, — говорила она, а Митико слушала, по-детски приоткрыв рот. — Мы должны уделять больше внимания выбору темы исследования, искать новые пути.

Хидэо насторожился, снова вызвал её в свой кабинет, раздражённо сообщил, что не приемлет слово "кризис", а также "новые пути". Что в физике вообще, и в его лаборатории в частности, всё обстоит прекрасно, а тему исследований студентам задаёт он, так что проблема поиска новых путей их волновать не должна.

— Какой кризис! Я вообще не понимаю, о чём Вы говорите? — Хидэо нервно ходил по комнате.

— Но наука действительно переживает кризис, — она решила пошутить. — Вы заметили, в физику перестали идти красивые ребята.

Хидэо погрозил ей пальцем.

— Я вот расскажу об этих Ваших словах Митико! Разве она нехороша собой?

Но Митико собиралась работать на фирме. И красавец Кубота, и умница Адачи… На фирмах платили лучше, чем в университетах.

— Нет никакого кризиса, — строго выговаривал Хидэо. — Моя идея получает всё новые подтверждения. Вы просто пессимистка! А я — оптимист! Я — оптимист! — повторял он, словно хотел уговорить себя, что теперь, когда он добрался, наконец, до желанного профессорства, никаких кризисов быть не может. И не должно.