Ольга Круглова - Япония по контракту

Чтобы восстановить душевное равновесие, она решила навестить богиню.

Идти по окраине провинциального японского города — одно удовольствие! Частные домики, садики… И всё ухожено до стёклышка, до травинки. Может, потому, что маленькая она, Япония? А людей в ней почти столько же, сколько в большой России. И на каждого приходится совсем немного земли. Японцы любили повторять:

— Мы — маленькая страна!

А если дотошный иностранец, заглянув в справочники, возражал — Япония не так уж и мала! — японцы обижались и бросались свою малость защищать.

— Учтите, долины, пригодные для жизни, занимают только пятнадцать процентов нашей территории! Остальное — горы.

Вряд ли легко найти русского, знающего, какую часть его страны занимает необитаемая сибирская тайга, а вот японцы знали про пятнадцать процентов поголовно. Значит, считали эту цифру важной. И идею скудости, недостаточности территории тоже.

За аккуратными порядками новеньких домов тянулись вольготные, пологие холмы — пустые, незаселенные. Город мог бы двинуться туда, избавляясь от тесноты и дороговизны земли. Но японцы предпочитали ютиться в исстари обжитых долинах и упорно повторять:

— У нас мало земли!

Очнувшись от размышлений, она посмотрела вперед и вздрогнула. В конце улицы, положив подбородок на мостовую, дремала гигантская белая голова, поднимавшаяся макушкой выше крыш. Блестящая и грубая, как фаянсовая чашка, голова сонно смотрела жуткими слепыми глазами. Улица взобралась на холм, открывая огромного белого идола. Художественные достоинства статуи, кажется, никого не волновали. Только габариты. Корявое, топорное тело богини уносило несоразмерно большую голову к облакам…

Будда в вышине!

Вылетела ласточка

Из его ноздри…

Сколько лет этим стихам? Двести или около того. Уже тогда стоял в городе Камакура тот, кому посвящались эти стихи, Большой Будда, предок бетонной богини. Давно у японцев это пристрастие к большим богам. У маленьких японцев, любивших свою малость подчёркивать…

— Мы, японцы, маленькие и едим мало, — часто повторял Хидэо. — В Англии я ни разу не смог одолеть бифштекс традиционного британского размера.

— Когда мы жили с Хидэо в Америке, — вторила ему Намико, — у меня постоянно болели запястья из-за того, что я открывала их тяжёлые двери. Мы, японки, маленькие, худенькие… — И Намико с нескрываемой завистью окидывала взглядом русскую фигуру скромного сорок шестого размера.

Значит, так ощущали себя японцы — маленькими жителями маленькой страны. Маленькими и бедными. И хотя торговый баланс Японии был катастрофически положителен, а богатые японские банки держали в своих должниках почти полмира, говорить об этом японцы не любили, обижались:

— Мы богаты? Да что Вы! Мы бедны! — вздыхал Шимада, обладатель роскошного Ниссана последней модели.

— Мы бедны! — жаловался Кумэда. — В холода в нашем доме отапливается постоянно только одна комната, где живёт моя старая мать. Но и там мы держим пятнадцать градусов, не больше. Керосин так дорог!

— Мы бедны! — вздыхал Сато, отправивший детей учиться в дорогой частный университет.

— Плавать в бассейн я не хожу, билет за четыреста йен для меня дорог, — сетовал роскошный Такасими, живший в престижном районе в собственном доме, за которым ухаживала никогда не работавшая жена. Годовой доход университетского профессора превышал сто тысяч долларов.

— Сто тысяч в год — это совсем немного при наших ценах! — хором восклицали сэнсэи. И решительно отвергали её неосторожно брошенное — японским учёным хорошо платят! — горячим заверением, что в размере жалования японские университеты всё сильнее отстают от фирм.

Они чувствовали себя бедными, и вели себя, как бедные, эти богатые сэнсэи: приходили на службу с домашними обедами, принося в коробочках макароны, рис, крохотные кусочки рыбы или яйца — нечто однообразное, дешёвое. И не имели обычая побаловать себя хоть иногда хорошей едой. И очень любили угощение. Любое. Поднесённое съедали быстро, неразборчиво. Словно детство их прошло в сиротском приюте.

— Мы не прибедняемся! — говорил Шимада. — Прибедняться любит начальство наших компаний, под жалобы на трудные времена они сокращают зарплату сотрудникам, делают хорошие деньги. Им выгодно казаться бедными. А мы, университетские, на самом деле бедны.

— Да, теперь мы богаты! — Намико вздыхала так грустно, словно считала теперешнее японское богатство ненадёжным, временным… И смущённо признавалась: — Мне не верится, что мы такие богатые, мне кажется, это — сон! — И отказывалась показать старые фотографии из прежней бедной жизни. — Это неинтересно.

— Я хорошо помню те времена, — часто повторял Хидэо, — когда чашка риса, простого риса, была для меня мечтой. Тогда, после войны, я учился в университете.

Может, оттого и берег своё достоинство Хидэо так бдительно, так боялся уронить его перед иностранкой, что случилось это совсем недавно — он стал важным профессором, а его страна богатой? И большие люди из большой России вдруг поехали на заработки в его маленькую и бедную страну. И он не знал, как с этим быть.

Подходы к статуе закрывали тёмные сети на высоких мачтах. Они огораживали поле для гольфа, позволяя приткнуть его вплотную к жилым домам и сэкономить землю. Поля для гольфа попадались в городе часто. А ведь это недешёвое развлечение — гольф. Но Япония могла себе это позволить. Возле края поля, не защищённого сетью, обильно белели в кустах грибы-дождевики. И это было странно — ещё не осень. Она нагнулась, чтобы сорвать гриб, но он оказался мячиком для гольфа. Богатые японцы ленились подбирать безделицу стоимостью всего-то в триста йен. Под мёртвым взглядом белых глаз богини она пробралась вдоль хлопающих на ветру сетей, опасаясь, чтобы они не рухнули, прихлопнув её, как муху. По обе стороны от статуи возвышались два равных ей ростом небоскрёба этажей в двадцать — отель "Новый мир". Мир и впрямь был новый, неяпонский. Бетонные многоэтажки национальности не имели. Как и по всему миру — ни один народ не сумел построить небоскрёб в своей традиции, потому что нет у людей традиции жить оторванными от земли. Над простором огромной автостоянки, над бетонным ангаром супермаркета завывал ветер. Жить в этом мире не хотелось. Не хотелось просыпаться в номере отеля под взглядом белого глазика размером в окошко, не хотелось выходить на улицу, в конце которой маячит жуткая голова…

Прямо от бетонных ног богини эскалатор уходил вниз, в подземный торговый центр, наполненный всякой туристической мелочью. Дверь в ноге вела к лифту, который за немалую плату поднимал желающих к голове. Оттуда через амбразуру можно было взглянуть на панораму города. На макушке поблёскивали железки метеостанции — статуя трудилась с головы до пят, в работящей Японии даже богам не позволено прохлаждаться. За спиной богини стояли простые деревянные постройки буддийского монастыря — новенькие, индустриальные, прибывшие, кажется, из того же строительного комбината, что и богиня, только не из бетонного цеха, а из деревообделочного. Устроенный по японским правилам сад с озерцом и потоком, скорее напоминал современный горпарк — с музыкой и цветными лампочками.