Клэр Томалин - Жизнь Джейн Остин

Теперь, когда Генри уехал, Джейн не с кем было гулять, и она много времени проводила на море в одиночестве, от чего в конце концов крайне устала. Отец с матерью не могли одолеть крутой подъем от побережья Лайма к чармутским скалам, и прогулка по берегу на западный край города по заросшим тропинкам страшила их. Они не отваживались даже выйти на Коб, знаменитый каменный пирс, похожий на гигантский палец, изогнутый крючком. Поверхность его была покатой, а каменные лесенки, по которым на него поднимались, — крутыми, без всяких перил или поручней.

Втроем Остины выходили в места общих гуляний — степенно прогуливались по набережной или по дороге, ведущей к морю из-за города. По воскресеньям они все следовали из своего съемного дома на Брод-стрит в приходскую церковь, которая представляла собой любопытное смешение норманнского и готического стиля с якобианскими вкраплениями в виде хоров и кафедры. В общем, даже если проповедь священника не захватывала, там было на что посмотреть. Джейн выступала в роли послушной дочери, взяв на себя все хозяйственные заботы в их съемном жилище: «Я со всей возможной поспешностью обнаруживаю грязь в графине с питьевой водой и выдаю кухарке ром».

Спустя много лет, уже в преклонном возрасте, Кассандра рассказывала племяннице Каролине, что они с сестрой подружились на одном из девонширских курортов с молодым человеком, которому так понравилась Джейн, что он даже спросил, смогут ли они увидеться следующим летом. Это мало напоминает натиск Томаса Уильямса, пылкого возлюбленного Джейн Купер, с его почти моментальным предложением руки и сердца, и все же Кэсс считала, что интерес был взаимным. К сожалению, следующей вестью об их новом знакомом стало сообщение о его смерти… Если это правда и Джейн действительно надеялась на что-то большее, этот эпизод добавляет горечи ее жизненному опыту. Как бы то ни было, Кассандра не указала ни имени, ни точного места или даты. Когда Каролина упомянула об этом случае спустя сорок лет после того, как ей о нем рассказала тетушка, вся эта история уже покрылась таким же густым романтическим туманом, как дикие берега Девоншира в ненастную погоду.

Другой эпизод, относящийся к тому же времени, гораздо лучше задокументирован и бросает более ясный свет на то, что творилось в душе Джейн. Осенью 1802 года они с Кассандрой, как обычно, скитались с места на место. Сестры провели две ночи в своем старом доме в Стивентоне с Джеймсом и Мэри, а затем отправились в Годмершем с Чарльзом, временно оставшимся без службы, поскольку мир между Англией и Францией поставил множество военных кораблей на прикол. В конце октября, проведя восемь недель в Кенте, сестры вместе с Чарльзом вернулись в Стивентон, чтобы повидаться со старыми друзьями. (А также и кое с кем из недоброжелателей. Например, из дневника Элизы Шут мы знаем, что в ноябре она обедала со всеми Остинами в доме Брэмстонов в Окли-холле.) А спустя еще две недели Джейн и Кэсс получили приглашение сестер Бигг погостить в Мэнидауне, где сестры Остин и раньше бывали так часто и с такой радостью. Алитея и Кэтрин все еще не вышли замуж, а их сестра Элизабет Хиткоут вернулась под отчий кров со своим малышом Уильямом после трагической смерти супруга весной того же года.

Пяти молодым женщинам было о чем поговорить между собой, и они предвкушали долгие уютные зимние вечера. При этом сестры Бигг держали на уме кое-что еще. Кроме них, в доме обитали их отец, здоровяк шестидесяти лет, и младший брат Гаррис, достигший в мае совершеннолетия. Он заканчивал учебу в оксфордском Уорчестер-колледже, так что Джейн и Кассандра не видели его достаточно давно. Робкий заикающийся мальчик превратился в рослого широкоплечего молодого человека, куда более уверенного в себе. Помимо всего прочего, он являлся наследником внушительного состояния.

Вечером 2 декабря Гаррис попросил Джейн стать его женой. Его сестры, судя по всему, сговорились с Кассандрой и постарались оставить пару наедине в библиотеке или, возможно, в одной из маленьких гостиных. Вероятно, перед этим они поощряли и ободряли Гарриса — ведь он был их младшим братишкой, которому, как им казалось, требовалась помощь. Из-за своего заикания он учился дома до поступления в Оксфорд, а поскольку оно так и не прошло, тяготился светской жизнью и порой бывал довольно агрессивен [141] Это доказывает история, случившаяся несколько лет спустя. В то время Гаррис вел тяжбу с клиром Уинчестерского собора на предмет того, имеют ли они право рубить деревья в его парке. Он пригласил каноников, друживших между собой, на обед и отдал приказание своему дворецкому смешать несколько лучших вин в чаше для пунша. Смесь вышла отвратительной. Когда гости попробовали ее, Гаррис обратился к ним с такими словами: «Джентльмены, эта смесь — совсем как вы. Каждый из вас по отдельности отличный малый, но когда вы собираетесь все вместе, то становитесь весьма неприятны». Джейн Остин, должно быть, оценила эту шутку. . Возможно, любящие старшие сестры убедили его, что жена, которую он с ранних лет знает и которой симпатизирует, поможет ему решить все проблемы и сделает его счастливым человеком. Вообразил ли Гаррис, что влюблен в Джейн, или нет — неизвестно, но он поверил, что она будет хорошей женой, и предложил ей свою руку.

Джейн, без сомнения питавшая самые добрые чувства к брату своих подруг, с которым она станцевала немало танцев в те времена, когда он был еще совсем мальчишкой, предложение приняла. Разница в возрасте между ними составляла всего пять лет — почти ничего, если вспомнить, что ее кузина Элиза была старше Генри на целых десять. Весь Мэнидаун ликовал. Вечер прошел в поздравлениях, и по своим спальням все разошлись в приподнятом настроении.

Джейн теперь могла стать хозяйкой большого дома и поместья в Хэмпшире, всего в нескольких милях от места, где родилась и где теперь жил ее брат Джеймс. Она могла сделаться почти такой же важной дамой, как Элизабет Остин в Годмершеме. Она могла обеспечить достойную жизнь своим родителям и дать приют Кассандре. Она, вероятно, смогла бы помогать братьям в их продвижении по службе. Она могла быть уверена, что ее будут окружать нежно любящие невестки и друзья. Она стала бы доброй госпожой для работников поместья. У нее появились бы собственные дети. Такие мысли проносились в ее голове, и каждая из них казалась чудом, обещанием счастья, на которое она уже перестала надеяться.

И у нее будет вполне достойный молодой супруг. Тут она призадумалась. Семь лет назад она танцевала здесь же, в Мэнидауне, с Томом Лефроем, сидела подле него, шутила с ним, шокируя общество своей непринужденностью. Она тогда верила, что дорога ему, и знала, как дорог ей он. И пусть весь свет видел это — ее не заботили никакие пересуды. Возможно даже, что и Гаррис наблюдал, как они с Томом танцуют, такие беззаботные и счастливые. Ей оставалось лишь сравнить чувства того вечера с нынешними, чтобы окончательно понять, какая пропасть лежит между настоящим счастьем и иллюзорными мечтами. Ночь прошла, а Джейн так и не смогла уснуть — как героиня романа, не сомкнувшая глаз под грузом навалившихся на нее чувств и мыслей: «…на подобающем истинной героине бессонном ложе… на терниях облитой слезами подушки», как насмешливо писала она сама в «Нортенгерском аббатстве». Она думала, думала и, как только наступило утро, уложила свои вещи, решительно оделась и попросила кого-то — возможно, Алитею — найти Гарриса.