Михаил Кольцов - Испанский дневник

Но в этой формуле больше ощущалась вторая, чем первая, часть.

Чувство трагического неимоверно у испанца, оно национально. Мальчишки от шести лет каждое воскресенье видят смерть шестерых полных сил и ярости быков, а иногда и самих торреро. Похоронные магазины – одни из самых роскошных и разукрашенных на улицах. Мысли о смерти, пусть о достойной, о героической, но о смерти, слишком часто посещают испанского бойца, даже числящегося в материалистах, слишком занимают его, толкают на поступки иногда отчаянные, иногда наивные.

От этой психологии может излечить только длительное пребывание в боях, под огнем. Попросту говоря, привычка к войне.

Какие-то молекулярные перемены здесь происходят. По-моему, как будто большие. Чувствуют ли это руководители, генералы, командиры? Не обманываются ли они в настроении народа, в его боеспособности? Или это я обманываюсь? Что будет, если народ, созревший к борьбе, окажется без вождей, уже перезревших и сгнивших?

Сопровождаемые мощным артиллерийским огнем, авиацией, фашисты весь день продвигаются по толедской дороге на Хетафе, по эстремадурской дороге на Леганес. Они захватили вчера Сесенью и Торрехон де ла Кальсада. На Гвадарраме спокойно. И всюду – на арагонском, на южном, на северном фронтах – тихо, спокойно, все притаилось, ожидая судьбы Мадрида.

После полуночи Мигель Мартинес поехал сначала по валенсийской дороге, потом свернул направо, по узкому шоссе, на Чинчон. Деревья врывались из темноты, как дьяволы, в яркий круг автомобильных фар. Было страшно, что моторист-проводник впереди врежется в эти деревья и не успеет крикнуть, как его сзади прикончит машина. Замедлить нельзя было: моторист и шофер в сочетании – пара одержимых.

За Чинчоном, на равнине, посмотрев на часы, он остановил и автомобиль, и мотоцикл. – земля кругом, в лунном свете, была гипсовая, волнистая, в вулканических круглых кратерах и пиках; жесткий мелкий кустарник и сухие, выгоревшие травы скупо росли на ней.

Через четверть часа сквозь звонкий писк цикад стал нарастать издали ровный, спокойный гул. Шофер и моторист встрепенулись. Мигель улыбался. Цепь маленьких огоньков появилась на шоссе. Все ближе. Гул перешел в грохот, и наконец с пригорка покатились танки. Одна рота. Только одна рота.

Автомобиль включил фары – танкисты тотчас же остановились. Они считали это шоссе совсем безлюдным, не ожидали встречи. Несколько человек вышли вперед, они поговорили с Мигелем Мартинесом и лишь затем обняли его.

Рота танков обошла кругом спящий Чинчон. Но в другой маленькой деревне люди проснулись, все выбежали на улицу и в восторге кричали: «Вива!»

Мятежники сегодня опять наступают, но генерал Посас принял решение контратаковать их в направлениях Гриньон, Сесенья, Торрехон де ла Кальсада.

В ударную группу, нацеленную на Сесенью, входят: новая, только что сформированная бригада Листера, бывшие толедские части, которые Бурильо собрал и привел в порядок в Арамхуэсе, и колонна Уррибари. Эту ударную группу будут поддерживать также рота танков, пять батарей и авиация. Колонны Модесто и Мена действуют на флангах.

Бригада Листера еще совсем сырая – около двух батальонов в ней из хороших бойцов Пятого полка, остальные прошли двенадцатидневное обучение и только сегодня к вечеру получили в руки винтовки. Бурильо настроен крепко, он надеется, если танки прорвутся вперед, обойти Ильескас и, чего доброго, ворваться в Толедо. Если не ворваться, то потревожить.

Всех воодушевляет участие танков и авиации. Может быть, в самом деле это будет толчок к перелому, к поднятию духа войск.

Мигель объехал все батальоны, переговорил с командирами, с комиссарами, – настроение хорошее, особенно после раздачи винтовок. Всем растолковывают, как пехота должна сопровождать танки – на расстоянии от пятидесяти и до двухсот метров, не более. Как должна захватывать окопы и позиции противника, после того как танки подавят огневые точки противника и первую линию его обороны.

Сами танкисты рвутся в бой. Это молодые ребята, лишь нескольким из них больше тридцати лет, остальные – парни по двадцати одному, двадцать два года. Они только переспрашивают: «Пойдет за нами пехота?» – больше их ничем не тревожит первый бой.

Единственное, что внушает большие опасения, – это артиллерия. У артиллерии вообще, если за этим исследить, есть свойство быстро оказениваться, обюрокрачиваться, увязать в собственном сложнейшем своем уставе и регламенте. В отсталых армиях артиллерийская премудрость предписывает строжайшую централизацию, невероятную писанину, лишает боевых начальников фактически действующей артиллерии всяких прав. В испанской армии это особенно уродливо. Объекты обстрела устанавливаются чуть ли не за сутки раньше, на основании вчерашних или позавчерашних данных. Эти объекты – не конкретные цели, батареи противника, скопления войск, здания, железные дороги, а чаще всего квадраты на карте. Начальство указывает, в какой квадрат сделать за день сколько выстрелов, – и все. Чтобы переменить цели или хотя бы квадраты, нужно письменно сноситься с начальником артиллерии всего сектора… Вольтер, француз артиллерист, в отчаянии от здешних порядков. Он рассказывает, как на днях командир батареи, видя большую массу наступающей пехоты противника, не стрелял по ней, а продолжал палить в другое место. Там, согласно приказу, данному накануне, предполагалась неприятельская батарея. Этой батареи уже не было, но как ни уговаривал Вольтер, стрельба шла в бессмысленном направлении – артиллерийский офицер боялся пойти под суд за нарушение приказа.

Заранее был подготовлен текст приказа военного министра о завтрашней операции. Вот некоторые места из заключительной части:

«…В своем стремлении захвалить Мадрид враг истощил и растянул свои силы и подставил себя под наши удары. Пока силы врага растягивались и истощались, наши силы, силы народной армии, росли и организовывались. У нас появилась хорошая военная техника. У нас есть танки, вооруженные пушками и пулеметами, у нас есть отличная, храбрая авиация. Настало время нанести кровавому фашизму сокрушительный удар и разбить его у ворот Мадрида. У нас есть для этого все возможности и есть главное – любовь и преданность сынов свободной Испании к своему отечеству, к своей независимости».

«…Танки и самолеты суть мощное орудие для удара по врагу. Но судьбу сражения, его успех решает пехота. Слушайте, товарищи! Двадцать девятого, на рассвете, наша артиллерия и наши бронепоезда откроют мощный огонь по врагу. Затем появится наша славная авиация и обрушит на подлые головы врага много бомб, она будет расстреливать его из пулемета. Затем выйдете вы, наши смелые танкисты, и в наиболее чувствительном для противника месте прорвете его линии. А уж затем, не теряя ни минуты, броситесь вы, наша дорогая пехота, вы броситесь вперед, как настоящие испанские патриоты, вы атакуете части противника, уже деморализованные и пострадавшие от артиллерии, авиации и танков, вы будете бить их и преследовать до полного уничтожения».