Бен-Цион Динур - Мир, которого не стало

Праздник Песах 5665 года (6-14 апреля 1905 г.) я провел в доме моего отца в Хорале. В течение всего праздника в доме почти не было споров. Мы воздерживались от них специально, договорившись об этом еще перед моим приездом. В будние дни праздника нас посетил дядя Бен-Цион Эскинбайн, старший брат моей матери, житель деревни Триняки Хоролского уезда. Его визиты к нам обычно были краткими, но в этот раз он пробыл долго. Я очень любил этого своего дядю, несмотря на то, что он был педант и властный человек. Я уже упоминал о том, что дядя Бен-Цион был отличный педагог и дипломат. У него было три сына и пять дочерей, и все были хорошо образованы, соблюдали заповеди и были добродетельными и воспитанными. Дочерей, согласно его желанию, выдали за людей, соблюдающих заповеди Торы, зарабатывающих и честных. При этом дядя не дал большого приданого.

Дядя пришел излить свое беспокойство – бедствия захлестывают нас, а «глупец не видит». И мы, мудрецы, оказываемся на самом деле глупцами! Вот, утверждал дядя, осуществляется мое давнее пророчество: сионисты кончат тем, что смешаются с «чужими» и восстанут против царя. Среднего пути нет: или человек возлагает надежды на Господа, понимая, что от него спасение, или верит в свои силы, тогда он вынужден бунтовать против земной власти, если она дурная. Однако надежда, которую молодежь возлагает на свержение власти, по его мнению, напрасна. Народ ненавидит евреев больше, чем власть. Если власть окажется в руках толпы – «человек человека живым проглотит». Это неправильный путь для евреев – искать сближение с «народом». Но поколение сбилось с пути. Мы должны спасаться от «переворота». И поэтому ему кажется, что евреи должны эмигрировать из России в Уганду. Подобно тому, как отдельный человек заботится о себе, общество тоже должно заботиться о себе. В этом нет желания ускорить искупление. Но сказано: «Тот, кому плохо в каком-то месте, да пойдет в другое место». И мы должны быть готовы к плохому – он чувствует, что на Израиль надвигается зло.

Нам надо спасаться, пока не поздно…

Я ощутил, что в мире что-то меняется – даже дядя Бен-Циан не молчит! На протяжении тридцати пяти лет, что он жил в деревне, не было дня, чтобы он изменил своей системе – два листа Гемары со всеми комментариями… Однако сейчас он провозглашает «нет покоя сердцу», и забота о всеобщем благе беспокоит его. Ему не понравился мир, царивший в доме, не понравилось, что все прекратили дискутировать и спорить. «Именно сейчас мы должны найти свой путь…» Спор продолжился, но не дома.

Товарищи навестили меня на следующий день после моего приезда. Они с большим удовлетворением рассказали мне о развитии движения в городе и о «воинстве», которое оно создало и укрепило. Птенцы оперились: младшие товарищи, которые раньше играли роль слушателей и посыльных, выросли и смогли объединить всю молодежь, смогли взволновать сердца и взбудоражить умы, вдохновив их на поиск путей решения различных вопросов и проблем. Молодежь в Хорале спорила не менее жарко, чем в Одессе во дворе синагоги «Явне».

В пасхальную субботу товарищи устроили большое собрание, на котором я должен был сделать доклад о проблемах сионизма в связи с приближающимся седьмым конгрессом. На этот раз собрание было в центре города, и в этом можно было увидеть признаки нового времени – собрание было многолюдным, причем участвовала не только молодежь, и люди не побоялись прийти. Никто не обращал внимания на власти – толпой шли на собрание. Я был удивлен, а товарищи сказали: привыкли… На лекции я впервые публично, при большом стечении народа представил свои взгляды на «палестинский территориализм». В полемику со мной вступил только один человек – Йосеф Эпштейн. Он к тому времени уже окончил университет и служил городским врачом. Принципиально он со мной согласился, но утверждал, что логический вывод из моих допущений должен быть такой: стимулирование эмиграции и повсеместное создание поселений с целью сосредоточения евреев и создания системы самоуправления. Он был за угандийский проект и заявил, что «земля горит под нашими ногами», что нам грозит «сойти в бездну», в кровавый водоворот, который ожидает нас… Его слова произвели на меня большое впечатление, потому что основная мысль совпадала с тем, что говорил мой дядя Бен-Цион из деревни: грядет насилие и погромы… Он утверждал, что мое «отрицание галута» не принципиальное, символическое и не истинное.

По реакции слушателей и по их огромной заинтересованности я почувствовал, что пришел великий момент в истории народа, момент, подобного которому не было: появилось поколение, готовое решительно выйти из галута, – и надо только направлять его и показывать ему дорогу, по которой нужно идти в реальности, а не на словах. Чувство ответственности так отяготило меня, что товарищи – и Эпштейн тоже – заметили мою грусть.

На том же собрании присутствовала также директор школы для девочек города Лохвицы – госпожа Хася Гельфанд. Оказалось, что эта женщина, обучающая Торе девочек Лохвицы, молодая миловидная вдова, привезла мне письмо от господина Дунаевского, в котором он приглашал меня приехать в Лохвицу и занять должность в школе для девочек и в талмуд-торе. Если я соглашусь приехать, мне уже приготовлена комната. Он также намекнул, что плата за работу будет «приличной».

Госпожа Гельфанд передала мне, что к Дунаевскому приглашен учитель из Бобруйска по имени Шейн {524}, и его приезда ожидают со дня надень. Я слышал о нем много лестного (еще давно девушки Бобруйска говорили, что он один из лидеров «Поалей Цион» в их городе!). И в воскресенье, на пятый день после Песаха, я поехал в Лохвицу. Город находился в 12 километрах от железнодорожной станции. Я не встретил знакомых – ни в вагоне поезда (Лохвица – это четвертая остановка от Хо рола), ни в повозке, которая везла меня от станции. Всю дорогу я думал о Лохвице… Город немногим больше, чем мой родной: число жителей на тысячу, а число евреев на 500 больше, чем в Хорале. Но это древний город! Он «удостоился» погромов за восемь лет до Хмельницкого. Когда я читал в «Лике Йехошуа» {525}респонс про погром в Лохвице, в которой было убито 50 человек и среди них Хаим Норол, мне хотелось прочесть «Хо рол».

Все эти воспоминания относятся к временам, когда я штудировал рукопись «Киевские древности» и исследования о деятельности рода Вишневецких в то время, когда они осваивали этот край. Об этих событиях я и размышлял во время поездки. Размышления возвращали меня к прежним мыслям о молодежи, полной жажды поселенческой и строительной деятельности, о грядущих днях.