Бен-Цион Динур - Мир, которого не стало

Главными темами нашего общества был предстоящий конгресс, идея территориализма и проблема нашего присоединения к Сионистской социалистической партии. Элиэзер требовал присоединения, и мы много спорили и обсуждали этот вопрос. По вопросу Эрец-Исраэль и территориализма наши взгляды расходились, или, как это определял Элиэзер Шейн, существовали разногласия в оценках. Шейн относился к моей идее «палестинского территориализма» скептически. Значение Эрец-Исраэль, говорил он, не в ее территории, а в исторической ценности, которая может быть решающей, только если остальные условия более или менее равнозначны. А в нашем положении все решает территориальный вопрос, и надо относиться к нему как к единственному определяющему наши действия фактору. Он также сомневался, возможно ли будет сохранить единство сионистского движения. Он был не согласен с моими взглядами на «палестинский территориализм» как на основополагающий принцип, а мою концепцию стихийных процессов считал неверной. Шейн – радикальный революционер: воля человека, воля объединенного общества должны стать решающими факторами. Конечно, эта воля тоже является продуктом исторической необходимости, но мы не должны гадать: мы знаем, что от нас требуется, и мы хотим выразить это. Поэтому важно прояснять свои позиции – и территориалисты, и «Ционей Циан» должны будут определить тезисы своих платформ и степень своей готовности их осуществлять и не смогут повесить свои неудачи на других. Принимая во внимание мою пессимистическую точку зрения на ближайшее будущее русских евреев, я, по мнению Элиэзера, не имею морального права не присоединяться к товарищам, которые считают также… Наш долг – создать мощное сионистско-социалистическое движение, которое охватит весь народ, поднимет бунт в галуте и станет первопроходцем в построении нового общества. Всякий, кто против галута, всякий, кто его действительно отрицает, должен и даже обязан возродить народ, подвигнуть его на «исход из Египта». Исход сейчас – главный принцип.

Наши споры вначале проходили с глазу на глаз, а потом и при товарищах. Из них только Давид Каплан и Зелиг-кузнец были, подобно мне, «палестинцами». И мы решили вступить в сионистско-социалистическую партию. Элиэзер Шейн убедил нас, что наше отрицание галута обязывает нас сделать это.

Наша деятельность в Лохвице получила известность. В то лето меня звали с докладом в несколько городов, «организовать и представить социалистический сионизм». Я хотел бы отметить отдельные поездки подобного рода, произведшие на меня наибольшее впечатление. Одна привела меня в Гадяч, уездный город в двух станциях по железной дороге от Лохвицы. В этом городе организовалась группа сионистов-социалистов. Во главе ее стояли Ансельм (Аншель) Слуцкий, студент Киевского университета, и мой двоюродный брат Лейб Мадиевский, который был активистом сионизма, делегатом минского съезда и готовился к экзаменам на аттестат зрелости. В Гадяче также существовала группа еврейских социал-демократов, и они пригласили молодого Зеленского, сына известного полтавского адвоката (Азар даже посвятил этому юноше и его судьбе специальный рассказ), который был известен как убедительный оратор и успешный борец с сионизмом. Он должен был вести пропаганду против сионизма вообще и социалистического сионизма в частности. Товарищи призвали меня на помощь. Дискуссия продолжалась два вечера, по пять-шесть часов каждый день. Зал был полон молодежи и интеллигенции. Выступление Зеленского апеллировало к «марксистским» теориям: евреи – это не народ, еврейский вопрос будет разрешен в результате революции, в процессе которой мы находимся, а сионизм – это буржуазная утопия.

Первый раз в жизни я выступал в публичной дискуссии против известного оратора, который своей внешностью и речами буквально пленял сердца. Мой ответ, занявший около двух часов, был также сосредоточен вокруг трех вещей. Во-первых, я указал на то, что есть настоящая наука, а есть такая, что только кажется наукой, использует научную фразеологию, но при этом является карикатурой на науку. Я рассказал в гротескной форме историю, которую Шломо Маймон описал в своей автобиографии – о том, каким образом он изучал медицину и как решил исцелять больных, руководствуясь полученными знаниями. В его учебнике медицины были описаны симптомы, по которым можно определить, чем болеет человек. «"Я изучил книгу и спросил у больного, – пишет Маймон, – у тебя болит желудок?" "Нет, с желудком все хорошо, – ответил тот. – У меня горло болит". "Не морочь мне голову! – закричал я. – По всем признакам у тебя должен болеть желудок. С ним должно быть что-то не в порядке"». К тому же виду «науки», сказал я собранию, относится «наука», согласно которой утверждается, что мы – не народ. Я объяснил термин «самоопределение» и описал… образование, которое получило наше поколение, его историю и упования и, к смеху собравшихся, к которому и сам присоединился, доказал, насколько смехотворно говорить о том, что мы, евреи, не являемся народом, что я не являюсь частью еврейского народа, не принадлежу к нему…

Однако больше всего удивило слушателей – да и лектора, – что я, по сути, опроверг существование «еврейского вопроса» среди нас, среди евреев. У нас, утверждал я, есть вопрос безопасности, занятости, воспитания и образования, вопрос уважения и свободы, но не «еврейский вопрос», он существует только для них – для других народов. Сионизм – это вопрос свободы, независимости и появления евреев, которые хотят жить как люди, как свободные люди, жить вместе в своей стране, без «еврейского вопроса», без того, чтобы ее существование воспринималось другими как «проблема» и было темой их споров и причиной их «бед».

Рассматривая третий вопрос, я воспользовался определением моего оппонента – «революционные процессы» – и попытался на базе материала моих «еженедельных хроник» объяснить, чем обернется для евреев революция в эпоху антисемитизма, как будет выглядеть борьба евреев в новой России, ведь даже социалисты не признают не только нашего национального равенства, но и нашего существования как народа. Я слегка намекнул на возможное будущее в духе представлений Яакова Рабиновича на базе примеров из происходящего…

Наибольшее впечатление на товарищей произвели мои заключительные слова. Я сказал: «Уже двадцать пять лет, как огненная рука истории запечатлевает пред лицом евреев предупреждение: «Мене, мене, текел, уфарсин» {535}… Двадцать пять лет назад Перец Смоленскин прочел эту надпись и предупредил свое поколение о том, что «еврейский вопрос – вопрос жизни и смерти». События этих лет показали, что он правильно понял огненные буквы. Теперь нам остается еще 25 лет для того, чтобы что-то сделать. Процессы, о которых говорил мой оппонент, реальны, но с объективной точки зрения в них таится для нас опасность уничтожения, в буквальном смысле слова. Наша трагедия в том, что очень многие не знают даже алфавита, которым написана огненная надпись еврейской истории, – а претендуют толковать ее».