Бен-Цион Динур - Мир, которого не стало

Однако, в соответствии с опубликованной 6 августа программой, предоставление евреям права голоса, а также то, что это право было дано в городах в основном состоятельным гражданам, предпринимателям, купцам и промышленникам, привело к тому, что во всей черте оседлости евреи были определяющим большинством среди голосовавших в городах. Более того – их число было значительным даже в тех городах, в которых евреи не имели права жительства. Я помню, что в Киеве число голосовавших евреев достигло 40 процентов от всех голосовавших в городе.

Среди евреев и среди неевреев велись споры, надо ли участвовать в этих выборах. Левые утверждали, что выборы нужно бойкотировать. Даже либералы, и среди них Союз для достижения полноправия еврейского народа в России {545}, который заявил об участии в выборах, провозгласили, что они, конечно, примут участие в голосовании, но саму Думу будут бойкотировать и что участвуют они в выборах исключительно по тактическим соображениям.

В эти дни я получил указание из Центрального комитета ССРП С через Шейна), что я должен участвовать в пропаганде бойкота выборов среди евреев Полтавской губернии. Я охотно последовал этому указанию, но объяснял этот бойкот не только общими соображениями, а прибавил к ним «еврейский смысл». Помнится, на собрании еврейских избирателей в Гадяче меня пригласили представить аргументы в пользу бойкота. Я объяснил избирателям, что мы стоим перед революционным процессом, а сущность его – восстание народных масс, которые до сего дня не просто были удалены от всякого участия в жизни государства, но были лишены гражданских прав, а сейчас они требуют права на жизнь и свободу. Они встают на борьбу с властью. «Неужели вы думаете, – спросил я, – что предоставление богатым права давать советы бюрократии хоть как-то удовлетворит этих людей? Вы думаете, что бомбы, предназначенные для бюрократов, не могут быть направлены на плутократов?»

Последнее предложение вызвало сильный гнев одного из избирателей, Зарховича, низкорослого, тощего, лысого и суетливого. Он подпрыгнул и сказал: «У меня два голоса: я одновременно землевладелец и обладаю имуществом в городе. А у тебя есть право голоса? Ничего у тебя нет! К тому же ты молод! По какому праву ты предлагаешь мне отказаться от того, что положено мне по закону? Что, для меня уже приготовлены бомбы?»

Второй, кто напал на меня, был его брат Абрам Зархович – он был выше и толще, менее лысый и более растерянный, владелец большой паровой мельницы; он также был одним из самых богатых людей в уезде. С собрания до поезда я ехал вместе с моим братом Нахумом. Извозчик был типичный горожанин-украинец с хитрыми глазами и пышными усами. Мой брат спросил его: «Кто из двух братьев Зарховичей лучше, Берке или Авромке?» Извозчик ответил: «На этот вопрос сложно ответить. Вот, перед нами проходит пара коров и оставляет навоз. Я проехал на телеге и разделил навоз на две кучки. Скажи мне, пожалуйста: какая половина лучше? Вот так и Берке с Авромкой! Я слышал, они править собираются!» Брат сказал: «Извозчик как будто слышал твои слова. И вот реакция!»

Между тем революционные настроения в стране усиливались день ото дня. Шейн уехал из Лохвицы, а я остался еще на месяц. В дом Дунаевских пришла учительница из Гадяча, тоже из семьи Зархович (ее звали Маня), но не из богатых. Она присоединилась к движению и блестяще проявила себя и в организации самообороны, и в пропагандистской работе, и в профсоюзных делах. Своей серьезностью, сдержанностью и душевностью, прелестной скромностью и любовью к людям, которыми она была наделена, Маня завоевала сердца всех товарищей. Во время нашей первой встречи я сразу подружился с ней. Когда я пришел к Дунаевским (я учил мальчиков ивриту), меня представили ей, и она спросила: «Вы не сын Бен-Циана Динабурга?» Я изумленно раскрыл глаза и ответил: «Что? Это я Бен-Циан Динабург». Она удивилась. Она думала, что мне сорок с лишним лет, и не ожидала, что я ее ровесник. Выяснилось, что я действительно ее ровесник: мы родились в один день, 2 января 1882 года.

Известие о моем реальном возрасте не подорвало ее доверия ко мне. Оказалось, что ошибка в определении моего возраста возникла в том числе и на основании ее беседы с Йехудой Новаковским, который рассказал ей о моих планах в Одессе по поводу партии, которую я задумал, а также бесед обо мне с Шейном. Это признание сопровождалось громким смехом, которым так часто смеются в юности, и послужило основой для крепкой дружбы. Между тем брожение нарастало. Мы знали, что в Лохвице действует организованная пропаганда по подготовке еврейских погромов. Эта пропаганда велась во всех городах губернии. Мы знали имена людей, которые ее вели: нотариуса в Гадяче, богатого лавочника в Ромнах, домовладельцев Лохвицы и прочих.

Мы вступили в переговоры с социал-демократами и Крестьянским союзом по поводу организации совместной самообороны, в которой бы помимо евреев нашей организации участвовали бы представители этих партий.

В конце августа была опубликована правительственная резолюция по поводу событий в Белостоке {546}, в которой правительство отрицало распространившуюся информацию о резне и отметило, что там было убито всего… 35 евреев и трое христиан и ранено всего 33 еврея. Мы знали, что это не так. В самой резолюции было прямо сказано: возможно, что цифры «не соответствуют действительности». Это «всего» было призвано напугать, а в конце резолюции содержалась по сути неприкрытая угроза еврейских погромов и убийств евреев. Резолюция несла евреям ужасные вести.

В течение сентября в ходе пропагандистской работы по вопросу выборов в Думу я познакомился со многими людьми из социалистических партий, украинского [национального] движения и Крестьянского союза, которые действовали в Лохвице, Лубнах и других городах. Когда объявили забастовку на железных дорогах, я был одним из немногих в городе, кто знал о происходящем в округе и о масштабах забастовки. Все ждали публикации манифеста о даровании конституции. Я был уверен, что нам нужно как следует готовиться, чтобы помешать выступлениям черносотенцев, погромщиков, организованных властями, и что это вопрос самый срочный. Я объяснял товарищам, что надо не редактировать всякие «манифесты», а быть готовыми к бою, стоять на страже и смотреть, как правительство будет реализовывать свои обещания. Товарищи со мной не согласились. Правда, в нескольких местах, в том числе в Лохвицах, моя точка зрения была принята. Об этом свидетельствует не только то, что мы смогли организовать совместную самооборону, в которой приняло участие около 30 юношей-христиан, но и то, что мы смогли повлиять на главу местного Крестьянского союза (его звали Бидро), члена городской думы, чтобы он объявил на заседании совета от имении участников самообороны, что, если произойдут погромы, дома всех членов совета, которые приложат руку к их организации, запалят со всех сторон. И всем следует знать, что в наши дни человеку сложно быть спокойным за собственную жизнь, если «дело» начнется.