Таня Перес - Дитя дорог

Свободное время я проводила в прогулках по гетто и наблюдении за людьми. Я не осмеливалась перейти мост, потому что мой вид отличался от местных жителей. Я представляла себе, как у меня постоянно просят документы. Но теперь у меня были только документы гетто, которые мне дал мой дядя. С ними я не могла перейти мост.

Однажды, когда я вернулась от белорусок, я заметила маленького, симпатичного, белого щенка, который бегал возле соседнего дома. Дверь открылась, и из нее вышла рыжая девочка, одетая в крестьянскую одежду.

– Шарик, замолчи!

Ее глаза наткнулись на меня, и она меня спросила:

– Ты идешь к нам? Ты хочешь зайти?

– Да! Конечно! С удовольствием! Я хочу погладить Шарика!

– Осторожнее с ним, – сказала девочка. – Шарику понравится «вымыть» тебе лицо, и в особенности нос!

Мы посмеялись. Перед тем как зайти, я протянула ей руку и просто сказала:

– Таня.

– Я Мила, – ответила мне девочка, и крепко пожала мне руку.

Ее рука была большая и теплая и очень дружелюбная. Я вошла и удивилась, какая чистота в этом скудном доме. Мила сейчас же поставила чайник на плиту, которая все время горела. У Милы кухня тоже была на входе в квартиру. Кухня была просторной и блестящей от чистоты. Я прекрасно себя чувствовала.

– Пошли в столовую, – позвала меня Мила. – Я закончила работу, попьем чай.

И сегодня Мила начинает любую трапезу с чая.

Прошло немного времени, и мы стали лучшими подругами. Мы обменялись адресами и информацией. Мила на два года меня старше. Ее мама работала старшей медсестрой в больнице. У Милы были младшенькие брат и сестра, которые в это время были в своих кроватках, в комнатушке, называемой «детской». На самом деле это была ниша в столовой, без окон, но прекрасно прибранная. Симочка и Юлик. Три и пять. Сладкие, кругленькие, полненькие, Бог знает как. С первого мгновения я в них влюбилась.

Мы сидели за столом и пили чай. После этого Мила вспомнила, что у нее есть кое-что поесть! У нее были баклажаны и хлеб. Произведение искусства! Мы снова пили чай, и разговоры продолжались до трех утра. Я забыла, что я должна вернуться в дом госпожи Эсфирь. Мила предложила мне лечь спать на диван, который был в столовой.

– Зеленый диван! – я закричала. – Зеленый диван! Я не верю! Я не верю!

– Чему не веришь, Таня?

– Это был мой любимый диван, дома, в Кишиневе. Наш был из бархата.

– А наш из клеенки. – Рассмеялась Мила.

– Это не важно, я люблю его прямо так, как он есть. А ты где будешь спать? – спросила я.

Мила открыла дверь, которую я раньше не заметила. Там была еще одна ниша, такая же, как и детская. Там стояли две кровати и шкаф. Кровати были застелены, белые и чистые.

– Я стираю все сама. – Сказала Мила с гордостью. – Моя мама очень занята. У нее нет сил стирать после работы. Сегодня ночью она не придет домой. Спи тут, на диване. Я принесу тебе одеяла, ночью холодно.

– Мила, ты выключила плиту?

– Сейчас, сейчас. Из-за разговоров я совсем забыла. Танька, хочешь быть моей подругой?

– Конечно, – ответила я. – Конечно! Что за вопрос?!

Я завернулась в одеяло и уснула.

Первый раз за время моих скитаний я мгновенно уснула, спокойно и уверенно. Тут со мной ничего не случится.

На следующее утро я сняла теплую ночную рубашку, которую мне дала Мила. Кое-как я залезла в свое ежедневное белье и платье. Не будя Милочку, я ушла. Прошла маленькое расстояние между домами. Дверь дома открыта, стучать не нужно. Не знаю, который час, небо серое, еще нет света. Мне было странно, что двери открыты, я зашла на цыпочках в первую комнату и к моему удивлению обнаружила всех вокруг стола. Они выглядели не выспавшимися. На столе стоял самовар. Вся семья пила чай.

– Это что? – закричала госпожа, с трудом поднимая свою полную фигуру со стула и грозно приблизилась ко мне. – Где ты была, плохая девочка? Я всю ночь не спала из-за тебя. Я уже хотела послать Рувку к твоему дяде и сказать ему, что ты не пришла домой спать. Что с тобой случилось? Тебя захватила полиция?

Ее скромная и милая золовка потянула ее за рукав, а ее брат с другой стороны, они оба пробовали остановить этот словесный водопад. Я спокойно стояла и даже не моргала. Я отлично знала, что меня ждет. Главное, меня совершенно не трогало то, что она мне говорит, потому что я великолепно знала, что ей абсолютно не важно, где я хожу, а только эти пятнадцать марок моего дяди. Только это и все.

– Хватит, хватит! Достаточно! – сказал ее брат. – Перестань уже кричать! Ты разрушаешь мои уши!

– Садись, – сказала золовка. – Посиди с нами. Давай выпьем чашку чая.

Я сразу же согласилась, и с мирной улыбкой обратилась к Рувке:

– А ты тоже испугался?

– Абсолютно нет. – Сухо отвечает он. – Мне все равно.

– Тебе не стыдно? – говорит его мать. – Как ты разговариваешь?

– Глупости, – отвечает Рувка. – вы поднимаете много шума из-за ничего!

С этими «умными словами» Рувка встает и, переполненный собственной важности, выходит из комнаты.

Пока что я слышу звуки из большой комнаты, похожие на знаки пробуждения. Дора, Шели и «королева», Фрида Борисовна, заходят в комнату в огромнейших ночных рубахах.

«Большая роскошь, – думаю я. – У меня таких нет».

Все три дамы многозначительно зевают, присаживаются к столу, где еще кипит самовар, и наливают себе чай:

– Где вы провели ночь, молодая барышня? – спрашивает Дора. – Кто этот счастливец, который разделил с тобой кровать?

Я почувствовала, как ненависть одолевает меня, но я улыбаюсь, отвечаю с олимпийским спокойствием:

– К моему величайшему сожалению, ничего такого не было, я просто разговаривала всю ночь с Милой Гавриловой, дочерью медсестры, вашей соседки. Я осталась там спать. Когда мы поняли, что уже очень поздно и темно, мы решили не выходить из-за патрулей.

– Ага, – говорит Фрида Борисовна. – Понимаю, понимаю. Ее величество соизволит в будущем сообщать нам о своем намерении спать вне дома?

– С большущим удовольствием, но у вас нет телефона.

Все присутствующие громко расхохотались. Слово «телефон» было самым смешным словом в гетто. Фрида Борисовна шумно проглотила свой чай. Шели опустила глаза и не сказала ни слова. До сегодняшнего дня я уверенна, что я никогда бы не смогла понять характер этой девочки. Ее ужасный страх перед матерью и, наверное, стыд, замкнули на веки ее рот. Госпожа Эсфирь вдруг переменила тон и стала явным источником новостей:

– А ты, Таня, знаешь, что они христианки?

– Я об этом не думала.

– Ты любишь христиан, правда?

Не отвечаю. Не хочу начинать разговор на эту тему.

– Вы все знаете, что мать этой Милы была замужем за евреем, после развода с отцом Милы?

– Маленькие дети это его? – спросила Дора.

– Конечно. Видно по ним. У них еврейские лица.