Таня Перес - Дитя дорог

– Они выехали за город к друзьям.

– Я сейчас поднимусь к себе, принесу мешок. Дай мне ключи от дома Дони.

– Не надо. Ничего не надо. Я могу и так.

– Я беру тебя к себе вместе с твоим мешком и всем, что тебе принадлежит. Завтра я отвезу тебя в Констанцу. Вся наша семья проводит тебя завтра в Констанцу. Это наш долг перед твоей очаровательной матерью и твоим чудесным папой. Я – Швец. Помнишь?

– Не может быть, не может быть! Это вы – господин Швец. Но вы совсем на себя не похожи!

– Прошло несколько лет, девуля. Ты увидишь мою дочку, Нюсю. Она уже большая. Ей двадцать три года. У моей жены – снег на голове!

– Господин Швец, я никогда вас не забуду. Никогда. Все меня оставляют. А вы единственный, кто берет на себя ответственность за меня.

– Идем к нам. Ты увидишь Бухарест с тринадцатого этажа.

– Вы живете в этом большом доме как в Нью-Йорке?

– Только я с семьей.

Я провела бессонную ночь вместе с Нюсей. Она ткала на станке шерстяную ткань, белую с черным. Я сидела возле нее и смотрела на ее работу.

– Это будет жакет.

– А для кого?

– Для тебя, чтоб тебе не было холодно в Палестине.

Этот жакет оставался у меня годами. Это был очень ценный подарок.

На следующий день бомбежек не было. Господин Швец напоил свою машину бензином, что было не совсем легко по его словам. Загрузил в нее мой мешок, который он вчера привез от тети Дони, меня, свою жену и дочь. Его маленькая машина тронулась. Мы едем в Констанцу. По дороге он нашел место для своей машины у какого-то своего знакомого, и мы пересели на поезд, который шел до порта. Мы были единственными пассажирами в первом классе. Я смотрю через окно. Очень красиво, Румыния. Все тут есть. Деревья, реки, горы, зеленые поля и даже море. Господин Швец подзывает меня в сторону и объявляет:

– Мы приближаемся. У моей Нюси есть друг из турецкого посольства. Он посылает парня, который отвезет тебя с поезда прямо на корабль.

– Только меня? А что будет с детьми?!

– Они уже там. Тебя посадят отдельно.

Мы обнимаемся. Какое счастье, что у папы и мамы были такие хорошие друзья. После короткой процедуры я вылезла на палубу. Издалека, я вижу лысину господина Швеца среди толпы. Нюся машет красным платком. Какие люди! Боже мой, какие люди!

Прошел час. Послышался гудок. Пароход вышел в море. Если вообще это можно назвать пароходом. Вернее это была скорлупка, которая качалась от малейшего движения волн. Этот пароход использовался для перевозки нефти, керосина и угля. Жара была невыносимой. Внизу, куда мы спускались по лестнице, построили нары в три этажа. Я была наверху. Прямо под палубой! Возле меня была очень симпатичная блондинка, толстенькая, но очень красивая. Ее звали Мара.

– Опять скитания, – сказала эта молодая девушка. – Ты знаешь, сейчас начинается новая жизнь. Ты увидишь, маленькая хорошая девочка.

– Кто эти? – спрашиваю о группе парней, которые полулежали на нарах возле нас.

– Эти парни – поляки. Это евреи, которые удрали из польского ада. Там было еще хуже, чем в нашем аду на Украине.

– Я никогда не знаю, что лучше, что хуже. Знаешь, Мара, я думаю, что самое страшное это неизвестность. Поверь мне, что те опасности, которые тебе предстоят, гораздо страшнее, чем те, через которые ты уже прошла. Слушай, Мара, мне очень грустно и я очень уставшая. Давай послушаем, что говорят эти поляки.

Поляки рассказывали и рассказывали на своем языке. Мы с Марой, русские, понимаем почти все. Они говорят о концентрационных лагерях. Странные названия: Освенцим, Майданек, Варшавское гетто, Биркенау. Ужас. Ужас. Я уткнула свое лицо в мою милую соседку. Я просто дрожу. Я опять маленькая. Опять беззащитная. Наша поездка продолжалась несколько дней. Кроме качки и разных неприятностей, ничего особенного не происходило до того как мы зашли в Босфор. Я выпрыгнула на палубу, смотреть на синие воды. Вся эта поездка, которая продолжалась три или четыре дня была каким-то новым миром. Толпа людей, настоящий табор, маленькие детишки, несчастные ребята, которые не могли найти себе места. И боялись сойти со своих лавок. Кошмарные рассказы поляков и разные любовные приключение, о которых я не позволяю себе говорить – все это оставило во мне бурю чувств и страхов.

Стамбул! Я вижу его издалека! Красота! Опять новый город. Все это сон. Поезд. Нас загружают в поезд. Остановка в Алепо. Английские солдаты дают нам хлеб с маслом и чай без сахара. Ой, это не масло! Это что-то ужасное! Это жир, который называют маргарином. Мы проезжаем Бейрут. На вокзале стоят английские солдаты. Улыбаются нам. Боже мой! Солдаты улыбаются?! Опять чай. Без сахара. Черный и ароматный. Да здравствует Англия! Огромные ломти черного хлеба, пахучего и горячего опять намазанный этим ужасным веществом. Я оттолкнула руку мальчика-солдата, который протянул мне этот ломоть. Я чувствовала, что меня тошнит. Солдатик улыбнулся и намазал мне ломоть вареньем. Варенье! Это можно понять, варенье?! Да! Варенье!

Я все время хочу спать. Ночь маленькие дети плачут. Люди говорящие по-английски бегают по поезду. Наверно это представители организации «Джойнт». Под утро поезд останавливается. Смотрите! Море! Море? Я не верю! Море?! Мы сходим. Я схожу с поезда и иду на подгибающихся ногах. Вижу скамейку и сажусь.

Я в Палестине…

Я слышала, что там говорят на странном языке. Очень странном, Гортанном. Я ничего не понимаю. Это ни на что не похоже. Нас вводят в пространство, которое огорожено колючей проволокой. В воротах стоят солдаты. Над воротами слово «Атлит». Это я могу прочесть, потому что написано латинскими буквами. Мы входим гурьбой. Я внутри. Я вижу деревянные казармы и палатки. Ни одного дерева. Песок. Пустыня. Я перепугана. Лагерь? Опять плен? Для этого нас притащили сюда?! Вокруг меня такая же реакция. Но малыши бегают, кричат, смеются и очень довольны. Я замерзаю, несмотря на ужасную жару. Ко мне подходит пожилой человек с очень приятным лицом. Он спрашивает меня, почему я плачу и на каком языке я говорю. Спрашивает по-русски. Я отвечаю на том же языке. Я спрашиваю:

– Почему мы пленные?

– Не беспокойся. Это английский закон. Бывший лагерь.

– «Бывший»? Почему?

– Это просто переходной этап к новой и свободной жизни. К красивой и плодотворной жизни. Вытри слезы, девочка. Как тебя зовут?

Я протягиваю руку и представляюсь:

– Татьяна.

– Можно мне называть тебя Таней?

– Конечно. А что теперь?

– Идем со мной. У нас тут есть столовая.

Слава богу, пришло время!

Он берет меня за руку, и мы зашагали к нашей цели.

Столовая в Атлите! Можно сказать, что столовая выглядела не аппетитно. Несколько столов, которые не успели вытереть, полны остатков еды. Скамейки довольно грязные. Народ входит и выходит. А как еда? Единственное что можно сказать о еде, это то, что ее можно было проглотить. Почему-то я не была голодной. Из разговоров с моим «путеводителем», Биньямином Гринбаумом, я понимаю, что англичане держат эту страну в ежовых рукавицах. Это оккупация. Как странно. В моем воображении англичане это спасение, счастье, конец всему плохому. Но оказывается, что англичане не только не приветствуют, а даже против приезда евреев в Палестину. Они просто не хотят нас принимать. Было очень тяжело убедить их принимать евреев вообще. Большой вопрос был в том, что же делать дальше? Иногда я слушала разговоры молодых поляков. Парни и девушки были старше меня и, из их разговора, я поняла, что они ярые сионисты. Они говорили на одну тему, которая меня поразила. Они поставили себе цель, выбросить англичан из страны Израиля и построить себе свою собственную страну. Молодые дети и малыши, которые приехали со мной не знают, что их ждет. Там же было много разных сионистских движений из Румынии. Между ними вспыхивали очень горячие споры. У меня была дилемма: что делать?