Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

Урвав свободную минутку, спешу поздравить Вас с наступающими праздниками и от всей души поблагодарить Вас за Ваш теплый привет по поводу моего нового назначения.

Не могу скрыть того, что назначение это меня сильно огорчило, т. к. я определенно чувствовал себя в Москве более на месте, чем здесь. Такой тяжелый труд, с которым мне пришлось проложить себе в Москву дорогу, потребовал затраты слишком большой энергии и бросить уже налаженное дело было очень жаль.

Наконец и избаловала меня самостоятельность в делах, и добрые отношения москвичей, которые удалось завоевать. С генералом Мрозовским жилось и служилось прекрасно, и он нисколько не стеснял моей самостоятельности, сильно поддерживая, где нужно.

Положение же департамента Вы знаете – инструмент, плохо приспособленный для боевого дела, да и надежды мало на то, что мы перейдем к активным действиям. Пассивная же роль очень неблагодарна, да и, увы, не соответствует современному положению вещей. На московских съездах опять наговорили очень много. Было конечно и «ответственное министерство» и «четыреххвостка». «Союз союзов» и «Совет рабочих депутатов» уже готовы. Тактика их сводится к тому, чтобы «поднести правительству к носу кулак» в виде сорганизованного пролетариата и тем принудить на капитуляцию перед так называемой «общественностью». Не хватает им еще организованного крестьянства, т. к. в Москве закрытием Центрального кооперативного комитета я затормозил им это дело.

Съезд военно-промышленных комитетов показал, что рабочие группы почти уже обратились в Совет рабочих депутатов. Тут ответственное министерство уже было включено и в резолюцию. Надеюсь, что авось хоть развитию этого движения положим предел.

Дело пенсии Блащука я двинул и надеюсь, что успех будет.

Жена и я шлем вам наш искренний привет и самые сердечные пожелания всего наилучшего.

Искренно преданный Вам и любящий вас

Мне очень было жаль, что Климович оставил Москву и где он действительно приносил много пользы, на его место был назначен мой товарищ по Пажескому корпусу, бывший гродненский губернатор Свиты генерал Шебеко [370]. Я о нем уже писал в своих воспоминаниях за 1914-15 гг. Для Москвы в должности градоначальника он был лицом далеко не подходящим.

2 апреля я был у всенощной в Талупе и исповедовался у местного священника, причащался на другой день за обедней в 32-м полку.

5-го днем получено было приказание нашему корпусу отойти в резерв главнокомандующего в районе между ст. Будислав и Кривичи за железную дорогу, переход мы должны были сделать в 45 верст.

Полки уже выступили, выслав вперед квартирьеров, как вдруг последовала перемена – корпус перевести из 2-й в 4-ю армию, которой командовал генерал Рагоза. Пришлось рассылать конных ординарцев догонять полки, чтобы их вернуть, и все это ночью, только успели они вернуться, как новое приказание – дивизии двинуться в район Высоковщизны, куда прибыть не позднее утра субботы на Страстной неделе. Я же получил назначение в особую Комиссию под председательством генерала Балуева по выяснению причин неудачи при наступлении его группы и потому остался один в деревне Сивцы.

6-го апреля начались заседания комиссии, приходилось в течение трех дней 6–8 апреля ежедневно ездить в деревню Узлы к Балуеву.

В комиссии приняли участие кроме меня начальник штаба 5-го корпуса генерал-майор Вальтер – на редкость благородный человек, сглаживающий все время бестактные выходки своего начальника генерала Балуева, начальники штабов 7-й и 67-й пехотных дивизий, командир 10-й артиллерийской бригады полковник Пащенко [371], 25-й артиллерийской бригады полковник Гашкевич [372]и командиры полков: 25-го Сибирского полковник Кондра [373], 39-го Томского Пацевич [374]и 220-го пехотного полковник Бонч-Богдановский [375]. Кроме того для участия в комиссии были командированы Генерального штаба генералы Ярон [376]и Ельчанинов [377], как представители штаба фронта.

Всем казалось странным, что Балуев, самое заинтересованное лицо в этом деле, назначен был председателем комиссии. Очевидно, все было направлено к тому, чтобы обелить его 5-й корпус и закидать грязью остальных и прежде всего наш 3-й Сибирский, который все время дергали, суетили, бросали пачками то сюда, то туда, делая его ответственным за все неудачи.

Заседания этой комиссии произвели на меня удручающее впечатление, Балуев вел их до неприличия пристрастно, отрицательно относясь к действиям всех корпусов, кроме своего 5-го, неудачные действия которого определенно умалчивались, в случае же возбуждения кем-либо из членов комиссии вопроса по поводу их, Балуев выходил из себя и как председатель комиссии старался затушевать его.

Началось заседание нормально и вполне корректно – генерал Балуев начал с того, что им допущена была большая ошибка, что он уступил приказанию командующего армией, разбив 3–й Сибирский корпус на бригады по всему участку, между тем его желание было сосредоточить весь корпус за правым флангом, дабы воспользоваться им для развития успеха 8 марта, двинув вперед для дальнейшего наступления.

Сказав это генерал Балуев стал порицать действия моего начальника дивизии генерала Редько, который будто бы, 8 марта, на его требование немедленно выдвинуть 30-й и 32-й полки в помощь 5-му корпусу, стал говорить о том, куда он поместит свой штаб, как он устроит связь и т. д., одним словом, больше заботился о себе и о штабе, чем о помощи, вследствие чего, хотя 30-й полк и подошел вовремя, но 32-й задержался неимоверно долго, пройдя будто бы 10 верст в течение 8 часов и то после категорической депеши, которую Балуев прочитал нам. Все это по его словам и задержало наступление. Я, к сожалению, не мог ответить на эти обвинения, т. к. не был в курсе дела, находясь в то время еще в дер. Любки с 31-м полком на самом левом фланге, но мне было очень неприятно все это выслушивать.

Затем Балуев перешел к критике атаки «Фердинандова Носа», в которой я принимал ближайшее участие в ночь с 12-го на 13-ое. Выслушав его обвинения в действиях нашего корпуса, я заявил, что неудача атаки произошла главным образом вследствие того, что проходы в проволочных заграждениях на участке 32-го полка не были проделаны артиллерией. Командир же 25-го полка прибавил, что и на участке 26-го полка они тоже не были сделаны. Балуев возразил, сказав, что командир корпуса генерал Трофимов в 7 часов вечера заявил ему, что к атаке все готово, что проходы сделаны, я позволил себе заметить, что сообщение командира корпуса очевидно явилось недоразумением, т. к. я лично проверял успехи артиллерии и ручаюсь, что проходы сделаны не были, почему я и донес начальнику дивизии, прося при этом срочно прислать мне щиты, сапер с подрывными минами и т. д. Тогда Балуев стал порицать действия Трофимова, говоря, что 3-й Сибирский корпус в течение 4-х дней знал, что ему придется атаковать «Фердинандов Нос» и не принял никаких мер для образования проходов.