Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

Богатство, почет – все внешнее можно потерять, но счастье в твоем собственном сердце может лишь временно замутиться, оно вернется, и ты будешь счастлив всю жизнь.

Попробуй как-нибудь, когда тебе одиноко, горько и грустно, в такую же чудесную погоду, как сегодня, посмотреть из чердачного окна. Не на дома или крыши, а на небо. Пока ты без страха смотришь в небо, ты можешь быть уверен, что чист душой и обязательно снова будешь счастлив.

Дорогая моя Китти!

С раннего утра до позднего вечера я не перестаю думать о Петере. Я засыпаю с его образом перед глазами, вижу его во сне, и он продолжает глядеть на меня, когда я просыпаюсь.

Я сильно подозреваю, что мы с Петером совсем не такие уж разные, как, наверно, кажется с виду, могу тебе также объяснить почему: нам обоим не хватает матери. Мать Петера слишком поверхностна, любит пофлиртовать и не интересуется внутренним миром сына. Моя же много суетится вокруг меня, но при этом бестактна, неделикатна и лишена материнского чутья.

Нас обоих, Петера и меня, раздирают внутренние противоречия, оба мы не уверены в себе, и у обоих, в сущности, слишком нежные и ранимые души, чтобы выдержать здешнее суровое обращение. Иногда мне хочется выбежать из комнаты, но вместо этого приходится скрывать свои чувства. Я начинаю болтать без умолку, становлюсь шумной, так что у всех одно желание: поскорее от меня избавиться. Петер же замыкается в себе, почти не разговаривает, делается тихим и мечтательным – это его способ пугливо прятать свое нутро.

Но как и когда мы наконец сумеем прорваться друг к другу? Не знаю, долго ли еще мой рассудок будет в состоянии держать в узде мои чувства.

Дорогая моя Китти!

День и ночь я живу как в кошмарном сне. Быть с Петером все время, но так к нему и не приблизиться, стараться, чтобы по мне ничего не было заметно, быть «живой» и веселой, хотя внутри у меня сплошной крик отчаяния.

Петер Схифф и Петер Ван Даан слились в единого Петера, он добрый и милый, и меня тянет к нему, как магнитом. Мама ведет себя мерзко, папа очень мил и оттого особенно в тягость, но больше всех в тягость мне Марго, потому что она все время заводит разговор, а я одного хочу – чтобы меня оставили в покое.

Петер не подошел ко мне, когда я появилась в мансарде, он поднялся на чердак и стал там что-то мастерить. Я слушала, как он стучит молотком, как трещит под его руками дерево, Петер словно ударял топором по моему мужеству, откалывая от него щепки, и я все больше огорчалась. А вдали звенели куранты: «Выше голову, духом крепись!»

Я слишком чувствительна, я это знаю. Я в отчаянии, я безрассудна, это я тоже знаю.

Помоги же мне!

Милая Китти!

Моя личная жизнь отступила на второй план, а на первый вышла… кража. Я уже надоела тебе с этими кражами, но что я могу поделать, если ворам доставляет такое удовольствие наносить визиты в фирму «Хис и Ко»? Этот случай гораздо более запутанный, чем прошлый, в июле 1943-го. Когда вчера вечером менеер Ван Даан, как обычно, в полвосьмого пошел в контору Кюглера, он увидел, что внутренняя стеклянная дверь и дверь в контору открыты. Странно! Он пошел дальше, и каково же было его изумление, когда и двери директорского кабинета оказались открыты, а в конторе – жуткий кавардак. Здесь побывал вор, пронеслось у него в голове. Желая тут же прояснить, в чем дело, менеер Ван Даан спустился по лестнице, подергал парадную дверь. Ощупал замок, но дверь не была взломана. Значит, сегодня Беп с Петером оказались неряхами, решил тогда он. Менеер Ван Даан немного посидел в кабинете Кюглера, потом вывернул лампу и поднялся наверх, выбросив из головы как открытые двери, так и беспорядок в конторе.

Сегодня рано утром Петер постучался к нам и принес пренеприятное известие, что парадная дверь распахнута настежь, а из стенного шкафа исчезли кинопроектор и новый портфель Кюглера. Петер получил задание запереть дверь. Ван Даан рассказал о том, что видел накануне вечером, и все мы здорово забеспокоились.

Единственное объяснение – что у вора есть дубликат ключа, ведь никаких следов взлома нет. Очевидно, вор проник в дом часов в семь вечера, запер за собой дверь, потом его спугнул Ван Даан, он спрятался и переждал, пока тот уйдет, а затем поспешил сбежать со своей добычей и второпях оставил дверь открытой.

У кого может быть наш ключ? Почему вор не пошел на склад? А вдруг злоумышленник работает на нашем же складе и теперь, когда он слышал шаги Ван Даана, а может быть, даже видел его, пойдет и донесет на нас? Все это ужасно, ведь мы не знаем, а вдруг этому вору еще раз придет в голову открыть нашу дверь, или, может, он сам испугался человека, который у нас тут бродит.

Р.S. Постарайся отыскать для нас хорошего детектива. Разумеется, главное условие – надежность: чтобы он нас не выдал.

Милая Китти!

Сегодня мы с Марго вдвоем были в мансарде, но это совсем не так чудесно, как если бы со мной был Петер (или кто-нибудь другой). Хотя я знаю, что во многом мы с Марго чувствуем одинаково.

За мытьем посуды Беп рассказывала маме и мефрау Ван Даан, в каком она унынии. Нашла с кем поделиться! В особенности моя бестактная мамаша не столько поможет человеку, сколько навредит. Знаешь, какой совет она дала Беп? Дескать, подумай обо всех других людях, которые сейчас погибают в этом мире! Ну чем может помочь человеку в беде мысль о чужих бедах? Я так и сказала. В ответ, конечно, услышала, что я еще мала рассуждать о таких вещах.

Ну до чего же тупы и глупы эти взрослые! Ведь у нас – у меня, Петера, Марго и Беп – одинаковые проблемы, и помочь всем нам может только материнская любовь или любовь очень-очень близких друзей. Но эти две матери здесь, в Убежище, ни капельки не понимают нас. Возможно, у мефрау Ван Даан понимания чуть побольше, чем у моей мамаши. О, как мне хотелось сказать что-нибудь бедняжке Беп – то, что, как я знаю по опыту, действительно помогает. Но тут между нами вклинился папа и довольно грубо оттеснил меня. Ну до чего же они все тупы!

С Марго мы тоже обсудили папу с мамой, в том духе, что, мол, как бы нам здесь было здорово, не будь эта парочка такими занудами. Мы могли бы устраивать вечера, где все по очереди делали бы доклады. Но нет, это немыслимо. Я первая не соглашусь делать доклад в такой обстановке. Менеер Ван Даан вечно на всех набрасывается, мама ехидничает и не может ни о чем нормально разговаривать, папе такие мероприятия не по вкусу, менееру Дюсселу тоже, а мефрау Ван Даан всегда так допекают, что она сидит вся красная и ей только и остается с трудом отбиваться. А мы? Мы не можем иметь собственное мнение! Да уж, нечего сказать, современные у нас родители! Не иметь собственного мнения? Можно приказать человеку молчать, но нельзя лишить его собственного мнения. Нельзя запретить ему думать по-своему, как бы молод он ни был. Беп, Марго, Петеру и мне помогла бы только большая и преданная любовь, которой никто из нас здесь не получает. И никто, а в особенности здешние глупые философы, не может нас понять, потому что мир наших чувств и мыслей гораздо богаче, чем они хотя бы отдаленно могут себе представить!