Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

– Теперь мы погибли, – сказала я и уже видела в своем воображении, как нас всех, пятнадцать человек, в ту же ночь заберет гестапо.

Снова какая-то возня у подвижного шкафа, стук – раз, другой, потом упала консервная банка, и вот шаги удалились, на этот раз пронесло. Всех нас била дрожь, я слышала, как у моих товарищей по несчастью стучат зубы, никто все еще не решался заговорить, так мы просидели до половины двенадцатого.

В доме все затихло, но в нашем переходе прямо перед шкафом горел свет. Потому ли, что наш шкаф показался подозрительным? Или полицейские забыли потушить свет? Кто-нибудь вернется его выключить? Языки у нас развязались. В доме больше никого не было, разве что поставили полицейского сторожить у наружных дверей. Теперь мы могли делать три вещи: строить догадки, дрожать от страха и справлять нужду. Ведра находились на чердаке, только жестяной мусорный бачок Петера был в нашем распоряжении. Ван Даан сделал почин, за ним последовал папа, мама застеснялась. Папа перенес бачок в комнату, где им охотно воспользовались Марго, мефрау и я, тогда наконец решилась и мама. Постоянно кому-то требовалась бумажка, у меня, к счастью, было немного бумаги в кармане.

Бачок вонял, все говорили шепотом, все устали, была полночь.

– Ложитесь на пол и поспите!

Нам с Марго выдали каждой по подушке и одеялу. Марго легла в стороне от шкафа с продуктами, я – между ножками стола. На полу вонь чувствовалась не так сильно, но все-таки мефрау потихоньку сходила за хлоркой, а горшок еще накрыли кухонным полотенцем.

Разговоры, шушуканье, страх, вонь, и все время кто-то пукает, а кто-то сидит на горшке – попробуй тут засни! Но в полтретьего усталость все же сморила меня, и до полчетвертого я не слышала ничего. Проснулась я оттого, что мефрау улеглась, положив голову мне на ноги.

– Дайте мне, пожалуйста, еще что-нибудь надеть, – попросила я. Мне дали, но Бог знает что. Я напялила поверх пижамы шерстяные штаны, красный свитер и черную юбку, белые чулки, рваные гольфы.

Потом мефрау села на стул, а лег, положив голову мне на ноги, ее супруг. Начиная с полчетвертого я лежала и думала, меня все еще так трясло, что Ван Даан не мог спать. Я размышляла, как поступить, если полиция вернется и нам придется признаться, что мы прячемся; полицейские окажутся либо добрыми нидерландцами – тогда ничего, либо местными национал-социалистами, тогда надо будет дать им взятку.

– Убери же радиоприемник! – простонала мефрау.

– Куда? В печку? – ответил ее супруг. – Если найдут нас, пусть найдут и приемник.

– Тогда найдут и дневник Анны, – вмешался папа.

– Давайте его сожжем, – предложила самая трусливая из нас.

Эта минута была для меня такой же страшной, как те, когда полиция возилась у нашего подвижного шкафа; нет, только не это, если сожгут мой дневник, пусть сожгут и меня вместе с ним! Но папа, к счастью, не ответил.

Нет никакого смысла передавать, кто что сказал и что я запомнила, разговоров было так много, я успокаивала мефрау, которая очень боялась. Мы обсудили попытку к бегству, допросы в гестапо, говорили, что надо позвонить по телефону, ободряли друг друга.

– Теперь мы должны вести себя, как солдаты, мефрау, если мы погибнем, то за королеву и отечество, за свободу, истину и справедливость, как все время говорят по радио «Оранье». Вот только ужасно, что мы навлечем беду на тех, кто нам помогает!

Через час менеер Ван Даан снова поменялся местами с женой, папа прилег рядом со мной. Мужчины непрерывно курили, то и дело кто-то глубоко вздыхал, потом кто-то делал по-маленькому, и так все время.

Четыре, пять, полшестого. Я пошла к Петеру, мы напряженно вслушивались, сидя почти вплотную друг к другу, так близко, что я чувствовала, как дрожит он, а он – как дрожу я, сидели молча, лишь кое-когда перекидываясь словом. Наши между тем сняли затемнение у себя в комнате и записывали все по пунктам, чтобы рассказать по телефону Клейману.

Они собирались в семь часов позвонить Клейману и попросить, чтобы сюда кто-нибудь пришел. Риск был велик – постовой у двери мог услышать разговор, но риск, что полиция вернется, был еще больше.

Хотя я вкладываю сюда памятку, на которой они записали, что должны сказать по телефону Клейману, я для ясности перепишу этот документ.

« Кража со взломом; в доме побывала полиция, до подвижного шкафа, не дальше. Воров, очевидно, спугнули, они взломали дверь склада и сбежали через сад. Парадная дверь заперта на засов, наверно, Кюглер вышел через вторую дверь.

Машинка и арифмометр на месте, стоят в черном ящике в директорском кабинете.

Также и замоченное белье Мип или Беп, оно лежит в корыте на кухне.

Ключ от второй двери есть только у Беп или Кюглера, возможно, там взломан замок.

Постарайтесь передать Яну, чтобы он сходил за ключом и пришел посмотреть, что делается в конторе, пусть также покормит кошку».

Дальше все пошло как по маслу. Позвонили Клейману, отодвинули засовы, поставили пишущую машинку обратно в ящик. После этого все опять уселись у стола и стали ждать, кто придет первым – Ян или полиция.

Петер заснул, менеер Ван Даан и я лежали на полу, и тут внизу послышались громкие шаги. Я тихонько встала.

– Это Ян!

– Нет-нет, это полиция! – сказали все остальные.

Раздался стук в нашу потайную дверь и условный свист Мип. И тут силы мефрау Ван Даан иссякли, она побледнела как смерть и поникла на своем стуле, продлись ожидание минутой дольше, она бы упала в обморок.

Когда Ян и Мип вошли в нашу комнату, их глазам представилось невообразимое зрелище, уже один только стол так и просился на фотоснимок: номер «Кино и театра», раскрытый на страничке с танцовщицами, весь вымазанный вареньем и пектином – от поноса; две банки варенья, половинка и четвертушка булочки, пектин, зеркальце, расческа, спички, пепел, сигареты, табак, пепельница, книги, пара трусов, карманный фонарик, гребень мефрау, туалетная бумага и т. д.

Ян и Мип, разумеется, были встречены ликованием и слезами, Ян забил дыру в двери, и вскоре они с Мип ушли, чтобы рассказать в полиции о взломе. Мип нашла под дверью склада еще записку от ночного сторожа Слеехерса, который обнаружил дыру и сообщил в полицию. К нему Ян тоже собирался зайти.

У нас было полчаса, чтобы привести себя в порядок. Никогда еще я не видела, чтобы за такой короткий срок произошло так много перемен. Мы с Марго застлали внизу постели, сходили в уборную, помыли руки, почистили зубы и причесались. После чего я немного прибрала в комнате и снова пошла наверх. Там стол был уже убран, мы налили воды из крана, поставили кофе и чай, вскипятили молоко и накрыли стол для чаепития. Папа и Петер опорожнили горшки с мочой и дерьмом, вымыли их горячей водой с хлоркой, но самый большой был еще полон до краев и неподъемно тяжел, кроме того, в этой посудине была течь, так что ее пришлось унести, поставив в ведро.