Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

Здесь у нас только и видишь что брюзгливые и недовольные лица, только и слышишь что подавленные вздохи, как будто нам здесь вдруг стало ужасно плохо. Но ведь все бывает плохо не само по себе, а потому, что мы так считаем. Здесь, в Убежище, никто не подаст хорошего примера, каждый должен в одиночку положить на обе лопатки свои настроения!

Со всех сторон только и слышишь, мол, ах, когда же все это кончится!

Мои труды, моя надежда, моя любовь, мои мечты.

Вы мне даете силу выжить и не утратить доброты.

Нет, знаешь, Кит, я сегодня немножко придурковата, сама не знаю почему. Валю все в одну кучу, без всякой связи, и мне не очень верится, что кому-нибудь потом будет интересна моя писанина. А назовут эти глупости «Сердечные излияния гадкого утенка». Нет, господам Болкестейну и Гербранди [46]будет мало проку от моего дневника!

Милая Китти!

«Только пришли в себя, и тут же – новый испуг! Когда же это кончится?» Такими словами можно выразить наше общее настроение. Ты только подумай, какая у нас опять случилась незадача: Петер забыл отодвинуть засов на входной двери. В результате Кюглер с рабочими склада не могли попасть в дом, пришлось пойти в «Кех» и оттуда взломать окно на кухне. Наши окна были открыты, из «Кеха» было видно и это. Что могли подумать служащие этой фирмы? А Ван Маарен? Кюглер в ярости. И так его упрекают, что он не укрепляет дверей, а мы позволяем себе такую глупую неосторожность! Петер в смятении. За столом моя мама сказала, что ей больше всего жалко Петера, так он, представляешь, чуть не расплакался. Вообще-то виноваты мы все, потому что почти каждый день кто-нибудь из нашей семьи и менеер Ван Даан спрашиваем, отодвинул ли Петер засов. Возможно, в ближайшие минуты я смогу его немножко утешить. Мне так хочется ему помочь!

Вот еще несколько интимных признаний из жизни Убежища.

Ровно неделю назад, в прошлую субботу, Моффи вдруг стало нехорошо, он лежал пластом и пускал слюни. Мип не долго думая схватила его, завернула в платок, сунула в хозяйственную сумку и отнесла в клинику для собак и кошек. Там сказали, что у него что-то с кишечником, и дали микстуру. Петер несколько раз давал ему лекарство, но вскоре Моффи исчез с наших глаз, он гулял днем и ночью, наверняка был у своей возлюбленной. Ну а теперь у него ужасно распух нос, и стоит взять его на руки, как он начинает пищать. Небось хотел где-то что-то слямзить и получил по носу. У Муши несколько дней ломался голос, мы уже собирались и его отправить к врачу, но тут он быстро пошел на поправку.

Наше окно на мансарде теперь на ночь немного приоткрывают. Мы с Петером часто сидим по вечерам наверху.

Вскорости течь в уборной будет устранена с помощью резинового клея и масляной краски. Кран, который был сорван, уже заменили новым.

Менеер Клейман, к счастью, чувствует себя лучше. Он должен пойти показаться специалисту. Будем надеяться, что операция ему не понадобится.

В этом месяце нам досталось восемь продовольственных карточек. К несчастью, на первые две недели вместо геркулеса или гречки-продела дали только бобы. Лакомство, которым мы увлекаемся в последнее время, – пикули. Но если не повезет, в баночке окажутся одни огурцы и совсем немного горчичного соуса. А свежих овощей нет. Только вечный салат. Наши трапезы состоят из картошки с имитацией подливки.

Русские уже заняли больше половины Крыма. Под Кассино англичане не продвигаются. Будем надеяться, что хоть раздолбают «линию Зигфрида». Бомбежки бывают часто и невообразимо тяжелые. В Гааге разбомбили Объединенное Нидерландское управление загса. На все население заводятся новые учетные карточки.

На сегодня хватит.

Дорогая моя Китти!

Запомни вчерашний день, это очень важный день в моей жизни. Ведь правда, для каждой девочки важное событие – первый поцелуй? Ну вот и для меня оно наступило. Тот раз, когда Брам поцеловал меня в щеку, не в счет, тот, когда Ваудстра поцеловал мне правую руку, тоже. Как внезапно пришел в мою жизнь этот первый поцелуй, я тебе сейчас расскажу.

Вчера вечером в восемь часов я сидела вместе с Петером у него на диване, он вскоре обнял меня (поскольку была суббота, он не был одет в комбинезон).

– Давай немножко подвинемся, – сказала я, – тогда я не буду ударяться головой о шкафчик.

Он отодвинулся чуть ли не в самый угол, я продела свою руку под его спину и обняла его и оказалась как бы под ним, потому что его рука обхватывала мои плечи. Мы уже не раз сидели в такой позе, но все же не так близко друг к другу, как вчера. Он крепко прижал меня к себе, моя левая грудь прижималась к его груди, мое сердце колотилось все сильнее, но это было еще не все. Петер не успокоился, пока я не положила голову ему на плечо, а он поверх моей головы – свою. Минут через пять я попыталась выпрямиться, но он вскоре взял мою голову обеими руками и снова притянул к себе. Это было так прекрасно, я не могла говорить, слишком велико было блаженство; он немного неуклюже гладил меня по щеке и по руке, трепал мои кудряшки, и почти все время наши головы тесно соприкасались.

Китти, я не могу описать тебе чувство, которое меня тогда захлестнуло, я была безмерно счастлива, и он, как мне кажется, тоже.

В полдевятого мы встали. Петер надевал спортивные тапочки, чтобы, обходя дом, ступать бесшумно, а я стояла рядом. Сама не знаю, как я вдруг сообразила сделать нужное движение, но, прежде чем нам спуститься вниз, он поцеловал меня: сквозь волосы, наполовину в левую щеку, наполовину в ухо. Я побежала вниз, не оглядываясь, и теперь с нетерпением жду, что произойдет сегодня.

Воскресенье утром, без нескольких минут одиннадцать.

Милая Китти!

Как ты думаешь, одобрят ли мои родители, что я сижу на диване и целуюсь, я, девочка неполных пятнадцати лет, с юношей, которому семнадцать с половиной? Я-то думаю, что не одобрят, но считаю, что могу положиться на собственное ощущение. Как покойно и надежно я себя чувствую, когда мечтаю в его объятиях, как волнует меня прикосновение его щеки к моей, как прекрасно знать, что кто-то меня ждет. Но – тут действительно есть одно «но»: захочет ли Петер этим ограничиться? Да, он мне обещал, но… он ведь мальчик!

Знаю, что я, как говорится, из молодых да ранняя: мне еще нет пятнадцати, а я уже такая самостоятельная, вряд ли другие меня поймут. Я почти уверена, что Марго никогда не поцеловалась бы с молодым человеком, если бы речь не шла о помолвке и браке. А таких намерений ни у меня, ни у Петера нет. Я также уверена, что папа был первым мужчиной, который обнимал маму. Что бы сказали мои подруги, что бы сказала Жак, если бы они знали, что я обнимаюсь с Петером, что мое сердце прижато к его груди, что моя голова лежит на его плече, а его голова и лицо – на моем!