Виктор Кожемяко - Лица века

Ведь когда малая утица стремится на север, изредка останавливаясь на кормных местах, она как бы летит по наследному пути, записанному в ее родовой памяти. Но дает силы ей жертвенность, завещательность, без которых бывание на земле-матери теряет всякий смысл. Та малая утица привязана пуповиною, что может растянуться в тончайшую паутину на многие тыщи километров, чтобы сронить яйцо где-то в осотных лайдах малоземельной тундры. В русском человеке хранится многое от этой невзрачной рыжеватой птицы.

В. К.А в чем же, на ваш взгляд, отличие русского от западного человека?

В. Л.Русский человек – дитя пространства, человек свободы и воли. Западному жильцу хватает лишь свободы, европейцу достаточно, чтобы взгляд его доставал до костела и замка, в этом видя устойчивость и безопасность. Да, европеец пытался проникнуть в другие миры, но как завоеватель, с душою немирной, властной и жестокой; и был изгнан, как чужак, истиравший с земли малые племена. Европеец слабо понимает живот свой, лег под Гитлера, почти не оказав сопротивления. Жертвенный русский освободил Европу от гнета, и она сейчас, самодовольная и сытая, надменно смеется над нами, не понимая куцей душою своей, что рыгочет над собою, податливой, вялой и практически превратившейся в песчаную пирамиду.

Для русских воля выше и желанней свободы; и сейчас под давлением иноплеменников и чужаков мы теряем волю и потому тоскуем. В поисках воли кидались тысячи русских мужиков в Сибирь, чтобы сыскать там Беловодье, чтобы устроить жизнь без насилия. Свобода уже сама по себе полагает присутствие узаконенного насилия, и человек нигде не может чувствовать себя без надзора. От желания безграничной воли воспитались в русских долготерпение, умение обходиться самым необходимым, нестяжательство, созерцательность, дружинность, поклонение Радигостю и Пирогоще – душевным и радостным древним богам.

И не только кусок хлеба отнимают новые управители, ибо живали мы и хуже; неотроцкисты занялись выковкой нового человека, развинчивая основу русской души; они отбирают даже мечты о воле, калибруя и окольцовывая каждого человека.

Из желания воли всевечный конфликт государства и народа. Без крепкого кувшина русское племя растечется по огромным пространствам и превратится в водяные прыски, высыхающие под жарким солнцем. Сильная власть в России – святая необходимость для сохранения нации. На Западе о чувстве воли давно забыли, потому им непонятны наши хлопоты, наши нескончаемые при с государством и системою, которых порою сами мы даже и не представляем, ибо эти конфликты протекают в душе несознаваемые. Для русских распрощаться с волею – это обрезать душу, превратить ее в шагреневую кожу. Из чувства воли возник конфликт «демократов» и русских, ибо демократам (западникам) это желание воли, это стихийное чувство неведомо. Им хватает «кухонной свободы», когда не покушаются на их дом и капиталы. И все… Отсюда разница устремлений и разное чувство Родины. Поклонившийся Западу, невольно теряет оттенки души, он укорачивает, обрезает ее под западный характер, не сознавая вполне, что если он русский, то, даже при полной слиянности взглядов на жизнь, внутри его будет постоянно жить бунт. Когда Пушкин говорил о русском бунте, он имел в виду не столько ужас его, ибо все бунты в мире ужасны и даже бывают более кровопролитны и безжалостны, чем русский; но то, что русский бунт обычно покушается на основы государства, лишающего его воли…

В. К.Сегодня Россия находится в тяжелейшем положении. В бездну нищеты и униженности ввергнут народ. Однако он словно бы смирился со всем этим! Как за должное принял, что нагло ограблен, что над ним надругаются, что родную страну лишают будущего. Может быть, тут не лучшим образом сказывается знаменитое русское терпение, которое не раз в истории помогало нам?

В. Л.Я уже говорил об этом особенном качестве нашего племени и повторяться не буду, но без терпеливости нам не владеть этими по-своему безжалостными пространствами, когда большую часть своего труда мы тратим на то, чтобы обогреться. На севере мужик идет в отпуск лишь затем, чтобы заготовить дрова; это настоящая суровая битва за будущее выживание. Я сам, помнится, испытывал этот труд на своих плечах, когда на тяжеленном крабасе на веслах сплываешь к морю, там сбиваешь плавник в плитки и после на гребнях тянешься назад к дому, вымотанный до последнего; а после надо бревна выкатать на берег, распилить двуручной пилой, вывезти к дому на горку и расколоть. А зимой печи обжорны и меры не знают… А еще одежды, а особое жилье, а покрова, а еда – ой, Боже ты мой, сколько всего надо! Это не под пальмами юга жить, иль в надменной Англии, где огромный замок обогревают камином. Поселить бы такого джентльмена в нашем Поморье да вручить нашу судьбу, так он за год-другой отбросил бы коньки, даже не обрадовавшись белым ночам и полярному сиянию.

… Надо понять терпенье русских баб, даже в годы лихолетий не забывавших протяжную песню: на покосе – поют, сено гребут – поют, после застолья – поют, с работы – поют, в радости поют и в горе, потосковав и улившись слезами, тоже поют, поевши картох с солью и житних колобов с высевками. Нет, за это терпенье нельзя хулить. На этом терпенье мы сломали хребтину германцу и дали урок спесивому французу, который из-за теплого нужника и литра молока, подвезенного к дому невовремя, с легкостью пожертвовал не только волею, о которой позабыл, но и свободой. Это не критика француза, но лишь напоминание о том, что они потеряли в историческом сражении за свое племя.

В. К.Значит, вы считаете, что терпение и покорность – это разное и нельзя их путать?

В. Л.Нельзя. Терпеливые, как ни гни их в калачик, все равно втайне думают о своем, как бы обречь воли. Вспомним «Судьбу человека» Михаила Шолохова. Покорные подбирают объедки с чужого стола, думая, как бы занять место капо, надсмотрщика; терпеливые хранят душу до последнего, понимая, что плоть временна; покорные с легкостью прощаются с душою, полагая, что плоть вечна. Какое существенное различие, верно? Покорные никогда бы не покорили северных пространств и не обжили их, а остались бы захудалым племенем между Окою и Волгой. Кстати сказать: в семнадцатом веке у Франции и России было почти одинаково населения, но через двести лет Россия заселила одну шестую всей суши, а Франция осталась в своем куту, в своем кухонном чаду, притерпевшись к своим запахам. И даже из Алжира, где повыбили сотни тысяч жителей, в конце концов ей дали доброго «пинкаря». Так кто же покорливей? Россия или Франция, что с легкостью панельной девки легла под фашиста? Мы спасли Францию, но получили клеймо варваров; спасли евреев от повальной гибели, дали им государство, но получили ярлык «антисемита». А из чувства неблагодарности вызревает в душе нации гнойник, который не истребить никаким снадобьем.