Павел Нерлер - Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений

По делу допрошен толькосам Мандельштам, который виновным себя не признал.

Какие-либо доказательства о проводимой им антисоветской агитации в деле отсутствуют.

При таких обстоятельствах следует признать, что осужден Мандельштам неправильно, в связи с чем постановление Особого совещания подлежит отмене, а дело прекращению производством.

На основании изложенного Судебная коллегия по уголовным делам

определелила:

Постановление Особого совещания при Народном комиссаре Внутренних дел СССР от 2-го августа 1938 года в отношении Мандельштама Осипа Эмильевича отменить и дело производством прекратить за отсутствием состава преступления в его действиях.

Председательствующий – Былинкина

Члены – Иванова, Владимирова

6.8.56

13/1–13471–55

г. Чебоксары, Чувашской АССР

ул. Кооперативная, 8, кв.16-а

МАНДЕЛЬШТАМ Н.Я.

Сообщаю, что по протесту Прокуратуры СССР постановление от 2 августа 1938 года Верховным судом СССР 31 июля 1956 года отменено и дело в отношении Мандельштам Осипа Эмильевича прекращено.

О результатах рассмотрения дела, по которому Мандельштам О.Э. был осужден в 1934 году, Вам будет сообщено дополнительно.

Прокурор отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Никулин

2–3/V–нб.

Итак, прошел почти целый год, прежде чем мандельштамовское дело добралось до Верховного Суда. По ходу выяснилось, что дел не одно, а два – 1934 и 1938 гг. Реабилитировать О.М. сразу и окончательно по обоим делам – возможным всё же не сочли и ограничились тем, что – определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 31 июля 1956 года оно было « прекращено производством за отсутствием состава преступления » – сняли с поэта «пятно» лишь второго дела: Э.Г.Герштейн, сопровождавшая Н.М. в прокуратуру, вспоминала с ее слов, что это «дело» умещалось в тоненькой папке: поэту якобы вменялось в вину, что в 1937–1938 годах, незаконно ночуя у друзей в Москве и Ленинграде, он грубо нарушал предписанный ему паспортный режим; кроме того, он ходил по редакциям и забрасывал их своими стихами [842].

Где-то в начале июня 1956 года – возможно, вследствие своего майского письма – Надежда Яковлевна впервые побывала в прокуратуре. [843]Там ей открыли глаза на проблему существования двух мандельштамовских дел и на вытекающие из этого последствия, в частности, на необходимость второго разбирательства.

20 июня 1956 года Надежда Яковлевна написала Суркову:

Положительное решение прокуратуры есть. Дело за формальностями. Я должна была подать два заявления, а не одно, так как было два дела: 1934 – высылка 3 года; 1938 – 5 лет. В обоих случаях – стихотворение против культа личности. Второе «повторное». Протест прокуратуры должен быть послан шестого июня. Прокурор – Климова (Пушкинская, 15а; дело № 13/1–13471–55) сказала мне, чтобы я не беспокоилась. Но мне очень больно, что это всё так долго тянется. Как это вынести? Ведь теперь ясно всё. [844]

Всё уже ясно?

Ну-ну…

Ко времени, когда Анне Андреевне с Надеждой Яковлевной примерещились в подворотнях «шпики, которые за них», по крайней мере одной из них уже было что сказать о реалиях реабилитации и было с чем сравнивать. Задолго до этого летнего дня 1955 года, 8 февраля 1954 года (и, по всей видимости, одной из самых первых), Ахматова обратилась к Клименту Ворошилову с заявлением о реабилитацию свого сына – мольбой о его спасении:

8 февраля 1954 ‹года›

Глубокоуважаемый Климент Ефремович!

Умоляю Вас спасти моего единственного сына, который находится в исправительно-трудовом лагере (Омск, п/я 125) и стал там инвалидом.

Лев Николаевич Гумилев (1912 г. р.) был арестован в Ленинграде 6 ноября 1949 г. органами МГБ и приговорен Особым Совещанием к 10 годам заключения в ИТЛ.

Ни одно из предъявленных ему на следствии обвинений не подтвердилось – он писал мне об этом. Однако Особое Совещание нашло возможным осудить его.

Сын мой отбывает срок наказания вторично. В марте 1938 года, когда он был студентом 4-го курса исторического факультета Ленинградского университета, он был арестован органами МВД и осужден Особым Совещанием на 5 лет. Этот срок наказания он отбыл в Норильске. По окончании срока он работал в качестве вольнонаемного в Туруханске. В 1944 году, после его настойчивых просьб, он был отпущен на фронт добровольцем. Он служил в рядах Советской Армии солдатом и участвовал в штурме Берлина (имел медаль «За взятие Берлина»).

После Победы он вернулся в Ленинград, где в короткий срок окончил университет и защитил кандидатскую диссертацию. С 1949 г. служил в Этнографическом музее в Ленинграде в качестве старшего научного сотрудника.

О том, какую ценность для советской исторической науки представляет его научная деятельность, можно справиться ‹у› его учителей – директора Государственного Эрмитажа М.И. Артамонова и профессора Н.В. Кюнера.

Сыну моему теперь 41 год, и он мог бы еще потрудиться на благо своей Родины, занимаясь любимым делом.

Дорогой Климент Ефремович! Помогите нам! До самого последнего времени я, несмотря на свое горе, была еще в состоянии работать – я перевела для юбилейного издания сочинений Виктора Гюго драму «Марьон Делорм» и две поэмы великого китайского поэта Цю-й-юаня. Но чувствую, что силы меня покидают: мне больше 60-ти лет, я перенесла тяжелый инфаркт, отчаяние меня разрушает. Единственное, что могло бы поддержать мои силы – это возвращение моего сына, страдающего, я уверена в этом, без вины.

Анна Ахматова [845]

Председатель Президиума Верховного Совета СССР наложил тогда на письмо Ахматовой следующую резолюцию Генпрокурору: « Руденко Р.А. Прошу рассмотреть и помочь. К. Ворошилов. 12.II.54 ». 6 июля 1954 года, то есть приблизительно через пять месяцев, Ворошилов получил от Руденко ответ – с обоснованием отказа в просьбе Ахматовой, а с учетом резолюции Ворошилова – отказа и в его просьбе:

Произведенной проверкой дела по обвинению Гумилева Льва Николаевича установлено, что он 13 сентября 1950 года бывшим Особым Совещанием при МГБ СССР был осужден за принадлежность к антисоветской группе, террористические намерения и антисоветскую агитацию к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет.