Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

В столбах громового огня!

Россия, Россия, Россия, —

Безумствуй, сжигая меня!»

Поэт-символист словно предчувствовал, какие страшные испытания предстоит пережить любимой им Родине.

В субботнем номере «Свободного народа» от 26 августа – ироничное замечание:

«Когда большевики в июльские дни устроили заговор против Временного Правительства и Совета и ознаменовали его кровавой июльской бойней, то орган „культурнейшего“ в мире человека Максима Горького „Новая жизнь“ сделал вид невинной институтки, скромно обрывающей лепестки благоухающей розы».

Об этом драматичном моменте российской истории упоминается и в автобиографических заметках Маяковского (в главке «АВГУСТ»):

«Россия понемногу откеренщивается. Потеряли уважение. Ухожу из „Новой жизни“. Задумываю „Мистерию-буфф“».

Эту «Мистерию» Маяковский «задумывал» не сам – ему помогали. Ведь приближалась годовщина февральской революции, и появилась мысль отметить это событие постановкой на сцене Петроградского Народного дома политического обозрения. Горький идею поддержал. Во главе комиссии городской думы, ведавшей делами Народного дома, был тогда только что вышедший из тюрьмы Луначарский. В художественный совет Дома входила актриса Мария Фёдоровна Андреева. Написать обозрение предложили Маяковскому. Он предложение принял и стал над ним «задумываться».

А вот другая фраза – «Ухожу из "Новой жизни "» — удивляет. С чего это вдруг поэт решил покинуть горьковскую газету?

Василий Абгарович Катанян, составитель «Хроники жизни и деятельности Маяковского», связывал «уход» поэта из горьковской газеты с постановлением ЦК РСДРП(б) от 20 августа 1917 года, которое призывало всех большевиков-ленинцев покинуть «Новую жизнь» (за её поддержку Временного правительства и за то, что в составе её редакции было много меньшевиков).

Но Маяковский в партии не состоял. И всё же из «Нового времени» ушёл. Почему?

Осип Брик, между прочим, в газете остался. А Маяковский ушёл. Видимо, на это была какая-то причина, гораздо более существенная, чем постановление какого-то «ЦК».

А не послужила ли поводом к разрыву с Горьким новая поэма Маяковского?

В конце лета 1917 года произошло событие, о котором художник Юрий Анненков написал:

«Однажды, в августе 1917 года, Мейерхольд зашёл ко мне и, зная, что я был в дружеских отношениях с Борисом Викторовичем Савинковым, спросил меня, не смогу ли я устроить их встречу в моей квартире. Мейерхольд сказал, что положение театра, ввиду политических событий, становится всё более безнадёжным, и в особенности театра новаторского, театра исканий. Театр выдыхается, и для его спасения нужны деньги, нужны материальные возможности, которыми в данных исторических условиях располагает исключительно правительство. Но всякие правительства поддерживают главным образом театры академического характера.

– Савинков же является не только министром, не только членом правительства, – продолжал Мейерхольд, – но также другом искусства, и его содействие могло бы оказаться весьма существенным. На те или иные политические тенденции мне наплевать с высокого дерева. Я хочу спасти театр, омолодить его несмотря на события.

Встреча состоялась. Савинков, как известно, не принадлежал к коммунистам: он был их противником. Впрочем, политические темы во время беседы, как это ни странно, не были даже затронуты. Идеи Мейерхольда чрезвычайно заинтересовали Савинкова, и он обещал сделать всё необходимое, чтобы они могли осуществиться».

Борис Савинков начал действовать.

В это же самое время Маяковский завершил свою новую поэму Он создавал её в течение всех семи месяцев 1917 года. И названа она была не случайно точно так же, как опубликованное в 1904 году стихотворение Максима Горького – «Человек». Поэма «Война и мир», как мы помним, завершалась так:

« Смотри,

мои глазища —

всем открытая собора дверь.

Люди! —

любимые,

нелюбимые,

знакомые,

незнакомые,

широким шествием влейтесь в двери те.

И он,

свободный,

ору о ком я,

человек —

придёт он,

верьте мне,

верьте!»

А ведь именно этот Человек (с большой буквы) воспевался Горьким, который говорил о нём в самом начале своего стихотворения:

«Идёт он, орошая кровью сердца свой трудный, одинокий, гордый путь, и создаёт из этой жгучей крови – поэзии нетленные цветы… и, каждым шагом украшая жизнь, как солнце землю щедрыми лучами, – он движется всё – выше! и – вперёд! звездою путеводной для земли…».

А Маяковский начинал свою новую поэму с торжественного прозаического заявления о том, что он примирился с солнцем:

«… солнца ладонь на голове моей».

Затем следовало признание (тоже прозаическое), что Любовей у автора поэмы было невероятное количество, и что им он посвящает эту книгу:

«Дней любви моей тысячелистное Евангелие целую».

Далее шли стихотворные строки, в которых Маяковский задавал вопрос:

«Солнце снова

зовёт огневых воевод.

Барабанит заря,

и туда,

за земную грязь вы!

Солнце!

Что ж,

своего

глашатая

так и забудешь разве?»

Маяковский как бы выбирал между теми, о ком говорили Горький и Мережковский. И остановился между Человеком и Хамом. Назвав себя «новым Ноем», «огневым воеводой» и «глашатаем солнца», то есть Человеком, несущим людям огонь Солнца, тот самый огонь, который даёт людям жизнь, поэт, таким образом, как бы становился Человеком, про которого Горький писал:

«Вооружённый только силой Мысли, которая то молнии подобна, то холодно спокойна, точно меч, – идёт свободный, гордый Человек далёко впереди людей и выше жизни, один – среди загадок бытия, один – среди толпы своих ошибок… и все они ложатся тяжким гнётом на сердце гордое его, и ранят сердце, и терзают мозг, и, возбуждая в нём горячий стыд за них, зовут его – их уничтожить».

Так говорил Горький, воспевая своего героя – Человека с большой буквы.

Маяковский дал этому Человеку имя. Своё имя. И свою биографию. Поэтому первая глава поэмы названа им по-евангельски: «Рождество Маяковского». Сразу после названия следует прозаическая фраза, которая явно должна была опровергнуть стихи, которые шли за нею. Вот эта фраза:

«Пусть, науськанные современниками, пишут глупые историки: „Скушной и неинтересной жизнью жил замечательный поэт“».

Обратим внимание, что, оскорбительно назвав своих будущих биографов, («товарищей-потомков») «глупыми», свою стихотворную биографию Маяковский стал сопоставлять с фактами жития Иисуса Христа.