А. Солнцев-Засекин - Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова

Так как в почти всех лагерях у военнопленных [есть] благожелатели или подкупленные среди австрийских солдат, то генералу Корнилову немедленно стало известно о сделанном Цезарскому предложении, и он прямо сказал об этом Цезарскому, смотря ему в глаза:

– Я – русский генерал. Я должен бежать из плена. Буду пытаться бежать. Рано или поздно – я бегу. Знай это… Если ты – русский солдат – можешь предать и продать своего генерала – продай меня!

Корнилов знал русского солдата и знал, как нужно говорить с ним. Он не был таким блестящим оратором и стилистом, как, например, генерал Деникин, и часто говорил, что ему сравнительно трудно сказать речь к солдатам, но легко разговаривать с ними.

Цезарский упал на колени.

– Ваше превосходительство! Пусть меня расстреляют австрийцы – я вас не выдам! И я буду помогать бежать Вашему превосходительству.

И после этого не было уже ничего, что могло бы сломать преданность Цесарского. Он был предан Корнилову, как собака – отзывался о нем другой человек, жертвовавший за Корнилова своею жизнью, чех Франц Мрняк. Обожание Цесарским генерала Корнилова бросалось в глаза при первом взгляде – своею жизнью и смертью в каземате австрийской крепости Цесарский доказал свою верность воинскому долгу и присяге своему любимому вождю.

Тяжесть пребывания Корнилова в Лека и трудность побега из этого лагеря увеличилась еще тем, что у Корнилова сложились обостренные отношения с некоторыми из военнопленных офицеров лагеря. Заранее можно было предвидеть, что такие отношения должны были возникнуть между ним и одной, хотя небольшой численно, но сплоченной и деятельной группой.

Дело в том, что неустанная и планомерная агитация революционно-пораженческого и сепаратистского характера, которая с самого начала войны велась среди военнопленных, не могла не сказаться. Некоторые офицеры и солдаты становились платными агентами австрийской и германской лагерной комендатуры. Они получали вознаграждение под видом денежных переводов и посылок якобы получавшихся ими от родственников от России.

Получали ли они кроме этих сравнительно небольших выдач более крупные суммы, которые не могли быть выдаваемы им в лагерь, чтобы не обнаружить их, или продавали Отечество за гроши – я не имею возможности сказать. Архивы военных министерств могли бы дать иногда интересные ответы на вопрос, сколько стоит человеческая совесть.

В числе таких агитаторов было много солдат из числа более или менее интеллигентных, рискнувших при пленении самозвано выдать себя за офицеров, чтобы находиться во время плена в более привилегированном положении. Когда такое самозванство разоблачалось (чаще всего, благодаря случайным встречам), лагерная комендатура обычно ставила условием дальнейшего содержания таких самозванцев на офицерском положении согласие вступления на агентурную службу агитатором или шпионом, а иногда и тем, и другим вместе. Разоблаченного в одном лагере самозванца переводили после этого в другой лагерь, где его еще не знали. Благодаря тому, что военнопленные офицеры вообще переводились иногда из одного лагеря в другой, в особенности после побегов, то часто случалось, что самозванцев разоблачали снова и снова, и им приходилось кочевать из лагеря в лагерь. В отношении таких самозванцев австрийское командование иногда оказывалось очень неразборчивым и брало совершенно не подходящих людей.

Так, в Эстергом-таборе во время моего пребывания там был разоблачен один самозванец, выдававший себя за военного врача и бросавшийся в глаза невежеством и тупостью совершенно исключительными, и что же? Лагерное командование перевело его даже не в другой лагерь, а в госпиталь для военнопленных, где с первого же дня больные, попадавшие к нему на осмотр, стали высказывать сомнения коменданту госпиталя в медицинских знаниях лжеврача; комендант отказывался даже выслушивать эти заявления, пока вновь поступивший в госпиталь раненый офицер не опознал в лжевраче санитара своей роты, и лжеврача только перевели снова в лагерь – понятно, опять новый.

В другой раз я был свидетелем, как самозванец, выдававший себя за офицера Донского казачьего войска… не знал даже цвета лампас своего войска. Он всплыл после этого в другом лагере, но уже под видом армейского прапорщика.

Но были в числе таких агитаторов и настоящие офицеры, иногда высокоинтеллигентные, но… купленные лагерной комендатурой. Были, разумеется, и идейно убежденные люди, искренно верившие в истинность своих идеалов.

Следует заметить, что если из шпионов в офицерские лагеря обычно назначались дельные и способные, то из агитаторов наиболее талантливые и энергичные назначались в солдатские лагеря, а в офицерские попадали наиболее бесцветные и бездарные.

Для популяризации желательных австрийскому военному командованию идей среди военнопленных широко распространялась издаваемая при австрийском генеральном штабе газета «Русские известия». Агитационная работа при помощи последней проводилась очень планомерно и постепенно. Начавшись защитой прав законодательных учреждений в рамках строгой легальности и доказыванием необходимости ответственного министерства с Милюковым [51]во главе, как-то незаметно переходя к пропаганде социалистических лозунгов и панегирикам Керенскому [52], агитация «Русских известий», будто не вступая в противоречие со своими прежними положениями, а вполне логически, заканчивалась проповедью большевизма и славословием Ленину и Троцкому. Самым уязвимым местом этого издания, бросавшимся в глаза логической бессмыслицей, были его постоянные нападки на тайную поддержку, оказываемую британским посольством в Петербурге тем же идеям, которые проповедовались «Известиями».

И под этим soit disant [53]органом социалистической мысли красовалась подпись императорского и королевского капитана генерального штаба Гуго Нагеля и адрес типографии Военного министерства.

Пропаганда пораженчества, ведшаяся «Известиями», имела своих агентов и защитников среди военнопленных офицеров лагеря Лека, и между ними и генералом Корниловым все время шла ожесточенная борьба.

Споры и столкновения, проходившие на этой почве, принимали самые резкие формы. Как-то в споре с Корниловым генерал-лейтенант Мартынов, утверждая, что для установления в России республиканского строя необходимо скомпрометировать монархию всеми средствами и способами, какие только представятся, начиная распространением слухов, опорочивающих личность членов царствующей династии и обвинениями их в измене интересам России и кончая содействием поражению России в мировой войне, упрекал генерала Корнилова в недостатке последовательности его политических убеждений. Генерал Мартынов цинично закончил, что считает себя как республиканца обязанным помогать поражению русской армии и надеется быть военным министром будущей русской республики, тогда как Корнилов так и умрет начальником дивизии, если будет останавливаться на полдороге.