Николай Оцуп - Океан времени

У газетчиц в каждом ворохе —
О безумии, о порохе,
О — которой все живем —
Муке с будничным лицом.
И стилистика заправская
Не поможет ничему:
Пахнет краска типографская
Про больницу, и тюрьму,
И уродскую чувствительность,
И тщеславие, и мстительность.
У газетного листа
Сходство с людными кварталами,
Где пивные, теснота,
Циферблаты над вокзалами
С пассажирами усталыми
И особенная, та
Где уж никакими силами
Не поможешь — пустота,
Дно которой — за перилами
Арки, лестницы, моста.

От запаха настурций на газоне,
От всех жестокостей и нищеты,
От сна, от смеха женщины в вагоне —
Томиться, петь, исписывать листы.

Начав с мечты — высокое прославить,
Мучительно разрозненное слить,
И все несправедливое исправить,
И затуманенное прояснить,

Но, видя, что не изменить вселенной
И в этой жизни не понять всего, —
В себе самом замкнуться постепенно
И петь, уже не зная для чего.

А там, в бездействие и холод канув
И посвятив остаток сил былых
Пустейшему из всех самообманов,
Писать стихи, чтобы напечатать их.

Еще не раз удача улыбнется,
Как цифра подходящая в лото,
Еще любовью мучиться придется,
И думать, и писать, а дальше что?

А дальше? Дальше — на твоей могиле!
Сровняется земли разрытый пласт,
И будет ветер, и круженье пыли,
И все, что говорил Экклезиаст.

И твоему потомку будет ново
Любить, как ты, и видеть те же сны.
Друг, если продолженья нет иного,
Подумай, до чего же мы бедны.

Дело неизвестно в чем —
Люди, и любовь, и годы,
В океане род дождем
Проплывают пароходы…

И не знаю, кто и где,
Наклонившийся к воде,
Или же, как я — в отеле,
Лежа на своей постели,

Видит ясно всех других,
Что-то делающих где-то,
И до слез жалеет их
И себя за то и это:

То — на убыль жизнь идет,
И у нас тепло берет
Мир, от нас же уходящий;

Это — настежь неба свод,
Ледяной и леденящий.

Возвращается ветер на круги своя,
Вот такими давно ли мы были и сами?
Возвращается молодость, пусть не твоя,
С тем же счастием, с теми же, вспомни, слезами.

И что было у многих годам к сорока —
И для нас понемногу, ты видишь, настало:
Сил, еще не последних, довольно пока,
Но бывает, что их и сейчас уже мало.

И не то чтобы жизнь обманула совсем,
Даже грубость ее беспредельно правдива.
Но приходят сюда и блуждают — зачем? —
И уходят, и всё это без перерыва.

Сердце, старишься ли ты,
Или в кухне кран открыт —
Что-то мне из темноты
Однотонно говорит

Об утраченных, увы,
О — которых больше нет,
О сиянии Невы
Там, где университет.

И о чем еще? О том,
Что былого не вернуть,
Что уснуть последним сном
Надо же когда-нибудь.

Затем построен новый дом
С окошками, с дверями,
Чтобы одни рождались в нем,
Других вперед ногами
Отсюда вынесут — в цветах,
На вялых родственных руках.

Увидит скоро новый дом,
Любовь, счастливую вначале
И безобразную потом,
Когда сердца пустыми стали.

Тогда захочет новый дом,
Чтоб человек с высоким лбом
Под самой крышей пел и чах:
Пусть мучится душа живая
О том, что в нижних этажах
Скользит, следов не оставляя.

Идти, идти, в заботах и слезах,
Но что же мы в природе изменили?
Все так же зимний ветер пыль метет
И леденит фиалки на могиле.

Идти, идти, в заботах и слезах,
Всему на свете узнавая цену,
И все, что погибает на глазах,
И все, что поднимается на смену,

Все равнодушнее, все холодней
Следить и, уставая понемногу,
На жизни убывающей своей
Сосредоточить всю тревогу.

Да, укорачивается она,
И ничего еще не прояснилось…
Стихи закончены, ночь холодна,
В таком-то месте то-то приключилось…

И даже чувствуя за этим всем
Неясный луч какого-то просвета,
Как страшно спрашивать себя: зачем ?
И помнить, что не может быть ответа.

Есть времени бездушный океан
С холодными и едкими волнами —
Черты лица и городов, и стран
Он разрушает бережно с годами.

Так жжет его таинственный состав
Разлитый между нами, между всеми,
И кто не знает, что-нибудь начав,
Что силы в нем подтачивает время.

Есть времени кладбищенское дно,
Где всё — забвение, где в вязком иле
Так много затонувшего давно
И где лишь тень того, что мы любили.

И только тень кого-нибудь из нас —
И то, с какими смутными чертами —
Потомка нашего пытливый глаз
Отыщет под холодными волнами.

Въезжают полозья обоза
На синий растресканный лед,
Высокая чайная роза
У теплого моря цветет,

И свечи пылают в соборе,
И крест положили на грудь…
Не эта ли всех аллегорий
Таинственней: жизненный путь.

Он убран снегами, цветами,
И щебнем, и пеной морской,
И бездна у нас под ногами.
Но южного моря прибой,

И по льду скользящие сани,
И голос подруги твоей, —
Тем сердцу дороже — в сиянье
Над гробом зажженных свечей.

Ни смерти, ни жизни, а только подобие
Того и другого — не только для тех,
Чье солнце — над Лениным, спящим во гробе
(То солнце уж слишком похоже на грех)…

Но так ли уж ярко оно, иностранное,
Над садом у моря, над визгом детей…
И думать нельзя, и загадывать рано.
Земля… Для чего оставаться на ней.

Под бурями века, под едкими ядами —
Всесветная осень, всемирный распад,
И лучшие люди особенным взглядом
Друг в друга, как в черную пропасть, глядят.

Пора сознаться: до предчувствий,
Которыми живет поэт,
До отражения в искусстве
Действительности дела нет.

А наша муза, как чужая,
Скучает у Него в дому
И, всем на свете сострадая,
Помочь не в силах никому.