Николай Оцуп - Океан времени

Я вам тоже не пара, конечно.
Не случайно и я — акмеист, —
Для меня лучше мастер заплечный,
Чем собой упоенный артист.
Мне близки иудеи, Элладу
Научившие в первый же век,
Что искусство дает лишь отраду,
Но без Бога ты не человек.
Уцелел прорицатель патмосский,
Искажавший Платона язык,
А не вычурные недоноски
Поздней Греции. Наш материк
На великих устоях построен:
С совестью говорил иудей,
С честью — законодатель и воин,
С сердцем — женщина, Мать матерей.
Оттого я люблю Гумилева,
Что, ошибки и страсти влача,
Был он рыцарем света и слова
И что вера его горяча.
У другого певца и солдата,
У католика Шарля Пеги,
Есть черты гумилевского брата:
Трус и лжец для обоих враги.
Как они, огненно-плотояден,
Я веду очистительный бой
(К фарисеям любви беспощаден)
С вами, ближние, но и с собой.
Получил я такую подмогу
В зоркой мудрости светлой жены,
Что созрел наконец понемногу
Для труднейшей — духовной — войны.

Помнишь, родная, как встретились мы
В дни моего нигилизма циничного,
Как ты меня поразила на том
Фоне греха, для тебя непривычного,
Смелостью чуткой и добрым умом,—
В дни мировой и берлинской зимы?..

Вот молодежь рукоплещет стихам,
А на экране жене моей будущей,
Верить еще не хотел я глазам,
В сердце печальном не верил я чуду еще.

Но постепенно мы стали одно,
Больше, чем наша судьба артистическая,
Выросла подлинность наша трагическая,
Темное как бы раздвинулось дно.

Вера отныне твоя и во мне
После ошибок и после страдания,
И на бездонной уже глубине
Наши сливаются воспоминания.

Что вы можете знать о любви
С вашим холодом в юной крови?

Надо годы и годы в слезах
Друг за друга испытывать страх,

Надо годы и годы быть ей
Самым нужным из нужных людей.

На мгновение губы и руки,
На века испытанье разлуки.

Сгорай, цветок. Сгорание — дыханье.
Истлей, увянь!
Истрать пылание — существованье
И углем стань!

И человек гори, и все живое,
И ты, любовь моя,
И ты, о пламя дорогое,
Хоть жизнь твоя
Огонь совсем особенный: похоже,
Что ты навеки — пепел и зола, —
Ты будешь как цветы; другие тоже…
Но ты воистину была.

Религия и вера — одаренность,
Особенный художественный дар:
В единственную Истину влюбленность
Сквозь очевидностей кошмар.

Бывают атеисты гениальны,
Полезны, искренни, добры,
Для них мы слишком театральны,
У них другие правила игры.

Но только мы в загадки не играем,
Для нас в конце — начало: гроб,
И смерти мы не оправдаем,
Не взяв ее атакой в лоб.

И как без смеха думать о прогрессе,
Искусствах и науках в мгле времен,
И как не отозваться: да, воскресе,
Когда и смысл, и дух, и вечность Он.

Нам страшно думать, что в какой-то час
И мы уйдем к безвестным и забытым.
Не оттого ли каждому из нас
Хотелось стать навеки знаменитым.

Мы верим памяти людей.
Нам говорят: поэт не умирает,
Он остающихся сопровождает,
Он жив в делах поэзии своей.

Но так ли это? Если даже имя
По праву повторяется в веках,
Дух только отражается в стихах
И никогда навек не связан с ними.

И что ему до слов, пропетых здесь,
В пространстве утомительном и тесном!
Покинув тело, он, быть может, весь
Впервые там раскрылся в неизвестном.

Неожиданно я полюбил
Тех, которым не место в истории,
Тех, которым отпущено сил,
Как чахоточному в санатории.

Ты не сетуй над ними, не плачь,
Ты подумай: они как растения —
Нет у них ни особых удач,
Ни дерзаний — куда уж до гения.

Их душа разучилась роптать,
Притерпелась, как добрая пленница;
Сколько лет — тридцать шесть, сорок пять?
Прибавляй — ничего не изменится.

Наконец, обрывается счет,
Словно запись стирается клубная,
Лампы гаснут, и ночь настает
Бесконечная и дружелюбная.

Для силы сладострастия —
Любви неразделенность,
Для нежного участия —
Надежда и влюбленность…

Но будни, если у двоих
Вся тайна мира и согласия,
По образу в любви святых
Пульхерии и Афанасия,

Такой распространяют свет,
Что вам о жизни назначении
Не надо спрашивать: ответ
Весь в непрерывном воплощении.

Мы с тобою от всех в стороне,
Вовсе не
Потому что нам все опостылели,
Но видением света и гибели
Так мы действенно поглощены.
Что не можем без той — в глубине — тишины,
Где беззвучны и этих стихов анапест,
И такие-то речи таких-то людей,
Где над жизнью, над всей,
Только небо и крест.

Скажи мне, что пронизывает нас
Сильнее счастья, дорогая?
И синий луч твоих бессонных глаз,
Когда ты смотришь не мигая,
А видишь мысли о тебе во мне,
И счастие твоих прикосновений —
Все это проверяет в вышине
Какой-то музыкальный гений.

О, если бы тебя оставил свет,
Всего, что сердце так любило,
Не говори, что этого уж нет,
Но говори, что это было.
Когда же и от самого тебя
Останется одно воспоминанье,
Пускай другой почувствует, любя,
Такое же щемящее желанье
За ту же радость чувствовать и быть
Себя на веки вечные забыть.

Прокуковав мне кряду семь раз семь,
Конечно же, кукушка зря сболтнула,
К нам приближается могилы тень,
И лживого я не хочу посула.

Но семь твое любимое число,
И так как больше, чем одно, мы оба,
Необходимо, чтобы возросло
Значенье нашей жизни после гроба.

И здесь душа твоя среди людей
Как действенная сила да пребудет,
И там пускай порадуется ей
И моему спасенью Тот, Кто судит.