Николай Оцуп - Океан времени

Цикад вибрация (все на одной и той же ноте)
В предчувствиях — грядущей ночи тишь,
И черной бабочкой в хромающем полете
Летучая — на светлом фоне — мышь.

Послезакатное (еще без звезд) такое,
О чем в любви своей нередко двое
Догадываются, но что не им
Раскрыто полностью, а лишь немолодым…

Жизнь в сумерки вступила, в их покое
Мы на пороге вечности стоим.

Отчаливает пароход
От прошлых берегов,
И наступает новый год,
Хотя и он не нов.

Что может измениться здесь,
Пока не кончен труд
И не убиты ложь, и спесь,
И страх, и лень, и блуд?

Из моего же «Дневника» —
Простите — здесь повторена
Мысль, изменённая слегка,
И вот о чем она:

Пока себя не перерос
Назвать не смеющий Его,
Уроки счастия и слёз
Не стоят ничего.

Раньше я мучился муками ада,
Лишь понемногу воистину свет
И на меня снизошел как награда
За испытания всех этих лет.

Ангел, теперь одного поцелуя,
Мысли, ко мне обращенной, твоей
Жду я в разлуке. Аскетом живу я
И непонятен для многих людей.

Чувства и мысли мои посветлели
В долгие страдные годы любви…
«Души их, — скажут, — не держатся в теле».
«Небо у нас, — я отвечу, — в крови».

Такая ночь, такая тишина
Почти без сна, почти на самом дне.
Да нет и дна, а только ночь одна,
Но вся она и в ком-то, и во мне.
Не умер я, но пережил судьбу
Моих друзей, распавшихся во прах.
И знаю: их не лучшее в гробу,
А лучшее в моих и чьих-то снах.

Живу я, погружен в глубокий сон:
Действительностью здесь зовется он.
А то, что люди называют тайной,
По-моему, и просто чрезвычайно,
И более действительно, чем сон,
В который мир явлений погружен.
На что-то, на кого-то натыкаюсь
И не могу проснуться, как ни маюсь,
А знаю, что простерта возле сна
Великой истины блаженная страна.

Под небом солнечным среди акаций
(Вот-вот сорвется одинокий лист)
Не прямо на траве, а на матраце
Растянут незадачливый турист.

Он ранен, он смертельно изувечен,
Он умирает… Кровь на волосах,
Рука растерзана, и лоб рассечен,
И сколько в потухающих глазах

Не страха — удивления… В молчанье,
Среди крестьян, толпящихся кругом,
Ты все глядишь на это угасанье
И что-то близкое читаешь в нем.

Когда-нибудь такими же глазами
И то же ты увидишь над собой:
Уже не раз, не правда ли, ночами
Ты обрывался в сумрак ледяной,

Уже ты понял холодно и ясно
Неотвратимость гибели своей.
И все же как бессильно, как напрасно,
Как горестно ты удивишься ей.

Лететь куда-то без сознанья…
И все забыто, все прошло.
Нет времени, нет расстоянья,
Нет жизни — холодно, светло.

Печален воздух помертвелый.
Куда ни глянешь — всюду свет —
Пустынный, незнакомый, белый,
Он не от звезд, не от планет.

Он сам себя поит лучами,
Он сам — и луч, и тишина.
Я солнце трогаю рунами,
Оно отходит, как волна.

Оно не жжет, оно не греет,
Бессмысленно, как все кругом,
Оно колышется и реет
В пустынном, ясном, ледяном.

В загробном этом океане
Душа моя не видит дна,
Слабее звездных содроганий
Без цели прядает она.

Я стал лучами ледяными,
Ни вздоха, ни мольбы, ни слез…
И вдруг мое земное имя
Знакомый голос произнес.

И вот стакан воды холодной,
И близко, близко надо мной
Твой образ, до чего не сходный
С тем холодом и смертью той,

О, эти пальцы, эти руки,
О, дай мне голову твою —
После чудовищной разлуки
Тебя, я, плача, узнаю.

Одета в дым голубоватый,
Любовь счастливая моя,
Ты будешь в небе мой вожатый,
Там без тебя застыну я.

Против воли, через силу
Пусть они или оне
Не приходят на могилу,
Вспоминая обо мне.

Только ты, одна живая
Для меня среди живых,
Приходи, не забывая
Корма для моих друзей.

Чтобы, разбирая крошки
(Звуки с воли за стеной),
Долго клювики и ножки
Копошились надо мной.

Стоит распятье на горе
В снегу, в открытом поле…
И мне бы умереть в добре
Вот так по Божьей воле.
Но чтобы городская плоть
С ее ошибок адом
Не так висела, как Господь,
А как разбойник, рядом…

Дай мне погрузиться в ощущенья,
Страшно удаляться в небеса,
Я лечусь от головокруженья,
Вслушиваясь в жизни голоса.

В восхищенье всё меня приводит:
И стада, и птицы, и поля.
Я старею, из-под ног уходит,
Но сильнее радует земля.

Как могила, глубока природа,
Жизнь в нее заглянет и дрожит…
Есть в любви чистейшая свобода:
От любого страха исцелит.

Есть у каждого и страх, и боль,
И ему доверенная роль.
Только наша боль совсем не та,
О которой переутомленные:
Мы с тобой как дерево креста.
И ладонь, гвоздем соединенные.

Не времени, а совести стенанья,
Всё остальное только дым,
И нет для нас ужаснее страданья,
Чем нами причиненное другим.

Неизбежное сигнал даёт,
Но безумие останови-ка!
Только широко открытый рот
Для огромного, как небо, крика.

И такое из недвижных глаз
Горестно ликующее: поздно,
Словно в первый и последний раз
Жизнь свою оплакал, но бесслёзно.

Губы иссохли, остались уста,
Глаз не осталось: пара очей.
Сколько займет дней и ночей
Ночь Иоанна Креста?

О, если б мне с нею обняться
И в вечность вдвоем унестись,
О, если б над миром подняться!
Но слезы напрасно лились…